Дмитрий Вачедин Пальма в огне
Никто не знал, из какой страны он приехал, ясно было только, что там всегда светило солнце, росла душистая паприка, и еще совсем недавно там, в зелени, свистели пули и ломали стебли, похожие на музыкальные инструменты — флейты и дудки. Кто стрелял, и зачем — отсюда было не разобрать. Впрочем, даже если бы кто-нибудь и спросил его, то разве запомнишь все эти имена стран, оставшиеся от разбившейся на части — подобно огромному арбузу, упавшему на пол-Югославии.
Есть иностранцы, которых сразу хочется спросить, откуда они приехали, узнать, как на их языке будет звучать слово «вода» или «любовь» и как им нравится Германия. У них любопытные глаза, мягкие руки и немного неловкие движения, словно они прибыли с планеты с другой силой гравитации. Есть и другие иностранцы — они ходя по земле очень уверенно, никогда не улыбаются, и если один из них идет в твоем направлении, хочется сделать несколько шагов в сторону. Ни у кого не возникает желания что-то у них спросить, ни о их Родине, ни о том, как они оказались здесь — в голове непроизвольно возникают образы подделки документов, нелегальное пересечения границы в грузовике между ящиков, прокуренные помещения без окон где-то на заднем дворе дёнэрских. Подозрительный и опасный мир. Мир, к которому — в этом не было сомнений — принадлежал Милош.
В супермаркет он приходил минут за двадцать до начала смены, то есть, где-то без двадцати десять вечера, в темном помещении бывшей столовой, где ждали прихода Эмми наполнители полок, он садился всегда один, не курил, не листал «Bild», не принимал участия в разговорах. Сидел, напряженный, прямой, словно неопытный охотник в засаде, да, как ребенок выдувает мыльные пузыри, создавал вокруг себя вакуум — любой человек, севший к нему ближе, чем на два метра, начинал чувствовать беспокойство и желание отойти в другую часть зала. Женский голос по громкой связи объявлял покупателям о закрытии магазина — это был знак, тут же появлялась Эмми и выводила свою команду в огромный, как аэропорт зал, где свет слепил глаза, а то слева, то справа проносились грохотавшие как скоростные поезда тележки. Не обращая внимания на начавшуюся суету, с торжественным и немного виноватым видом рассматривали полки последние покупатели — супермаркет начинал жить своей ночной жизнью, после дневного выдоха следовал жадный ночной вдох.
Со складов подвозили огромные, как туши мамонтов, запакованные в полиэтилен тележки с товарами. Эмми решала судьбу каждого на вечер — кто-то шел к колбасам, кто-то к сырам, а был еще алкоголь, консервы, сладости, деликатесы, кофе и так далее. Получивший задание работник шел к своей тележке, вытаскивал ножик и стаскивал с нее шкуру — пластмассовую пленку, закрывавшую коробки с едой. Потом и начиналась собственно работа — надо аккуратно заполнить товаром пустые места на полках, положить на место того, что было съедено то, что еще только будет съедено, потому что людям для всех их глупостей, плохих и хороших поступков, страхов и боли, любви и творчества, побед и поражений нужна еда, словно это ось, вокруг которой крутится этот круглый, похожий на грампластинку, мир.
Михал работал с супами. Так сложилось само собой. Ящики с супами были тяжелее всего, но Милош — Эмми это скоро поняла — предпочитал возиться с ними, нежели на более легкой работе в отделах колбас или йогуртов. Подобно некоторой части начальников, Эмми интересовалась уязвимыми местами подчиненных, чтобы использовать их в интересах дела. Супы были слабым местом Милоша: это было необъяснимо, но он любил расставлять их и этот факт Эмми, не знавшая другого способа руководства, чем наказание и поощрение, могла бы использовать. Если что пойдет не так, — порой говорил взгляд Эмми, — я отправлю тебя в молочный отдел, а на твое место поставлю Надю. Но взгляд этот вряд ли хоть раз смог донести послание шефины — Милош был непроницаем. Эмми оставалось делать вид, а может она и на самом деле считала, что делает Милошу одолжение, ставя его на супы, а хорошо работает он исключительно из чувства благодарности. В этом месте, где каждый будто отбывал четырехчасовое наказание, где каждый стоил ровно столько, сколько ящиков он сумеет обработать за смену, не должно было быть привязанностей и предпочтений. Но у Милоша они были.
В этом было невозможно, да и некому признаться, но ничего интереснее и ближе супов Милош в Германии не нашел. Уже в первый рабочий день, когда Эмми поставила его на супы — просто потому, что туда ставили сильных мужчин — он ощутил, что в его руках, внутри железных банок, плещутся волны теплого и ласкового моря, в которое по локоть спустился маленький каменистый городок, и где-то в уголках глаз неясно промелькнул почти прозрачный, как бабочка, образ бабушки с большой кастрюлей. На следующий день Милош, питавшийся до этого как попало, купил первую в жизни банку супа — Hühner-Nudeltopf mit frischem Gemüse und Gartenkräutern — после обеда он лежал на кровати, рассматривая пустую банку, и пытался разобраться в собственных ощущениях. Это было далеко не самое вкусное блюдо, которое он пробовал в своей жизни, но сама суть горячей и магической жидкости, пропитанной овощами и мясом, прямо-таки кричала о заботе и внимании, которое в этот момент доставались Милошу и только ему — каждая капля была исполнена любви. Не рекламной и официальной любви для увеличения продаж, а той, настоящей, из детства. Странное чувство.