Имя Тольятти я впервые услышала в 1948 году, когда на него было совершено покушение. Радио скорбным голосом сообщило об этом и потом регулярно объявляло о состоянии его здоровья. Говорили, что Сталин попенял итальянским пролетариям за то, что они не уберегли своего вождя. Не знаю, так ли это. Как я уже говорила, в наших местах слухи ходили самые фантастические.
А как выглядел итальянский генсек, никто не знал, думали, что он похож на одного из героев фильма «Похитители велосипедов». И только через год, во время празднования семидесятилетия Сталина, на общем снимке президиума торжественного заседания на сцене Большого театра я увидела главного итальянского коммуниста - суровое лицо в очках, никак не вязавшееся с представлением об итальянцах. Потом в пятьдесят втором году Тольятти показали в хронике на XIX партсъезде и даже передали часть его приветствия на русском языке. Последнее обстоятельство вызвало во мне наивную гордость: все знают, как трудно усвоить наш язык, а вот поди ж ты, несмотря на огромную занятость, он выучил русский (почти по Маяковскому: «за то, что им разговаривал Ленин!»).
После XX съезда нам в университете специальные пропагандисты практически дословно зачитывали текст закрытого доклада Хрущева, но не допускали серьезного анализа сложившейся системы. На воображение действовали описания избиений и пыток, которым подвергались большевики ленинской гвардии, остававшиеся и под пытками верными своим идеалам. Не говорилось только, что многие из этих репрессированных сами были палачами (Эйхе, Кедров). Во всяком случае чувствовалось, что все не так просто, что нужно более глубокое осмысление (революция не подвергалась сомнению), но на это, как я думала, советские идеологи не способны, и поэтому хотелось знать, что об этом думают западные коммунисты, в частности Тольятти. Дошли слухи (информации не было, но слухи - неотъемлемая черта того времени), что в журнале «Нуови аргоменти» Тольятти подверг критике слишком упрощенческий подход Хрущева к сталинскому периоду. И я решила начать учить итальянский, чтобы читать Тольятти. Потом муж моей подруги дал мне фотокопию одной его статьи из газеты «Унита», и я часами сидела над одной фразой, пользуясь грамматикой Розенталя, но из этих трудов практически ничего не вышло: слишком многое было за пределами моих знаний. Так бесславно кончилось это начинание.
Впервые я увидела Тольятти в ноябре 1962 года в Турине, на митинге в театре Альфиери в честь годовщины Октябрьской революции. Народу там собралось множество, но мне удалось пробиться через полицейское оцепление и втиснуться в театр, чтобы лицезреть живой миф. Публика была в основном коммунистическая, у всех глаза горели от восторга, все старались не пропустить ни единого слова. Тольятти держался отстраненно, даже холодновато, как будто его не касалась атмосфера всеобщего обожания. Речь его, конечно, была посвящена событиям 1917 года, он восславлял Ленина, успехи Советского Союза, его достижения в науке и технике, не обошлось без Гагарина. В общем типичный набор славословий и революционной риторики. Но в зале присутствовали и журналисты буржуазных газет. И они не обошли молчанием горячую тему тех дней: военный конфликт Индии и Китая на границе Тибета.
Тут от бесстрастного тона коммунистического лидера не осталось и следа: он стал горячо защищать Китай и обвинять Индию в провокациях. Короче, дал отпор «инсинуациям», не приведя никаких аргументов: по определению социалистическая страна (Китай) не могла быть агрессором. Я ожидала каких-нибудь подробностей, но их не было, что оставило легкий осадок разочарования, будто говорил обыкновенный советский аппаратчик.
Летом 1963 года Витторио отправил меня с дочкой из душного и знойного Турина в горы, в местечко Конье (Cogne) в долине Аосты. Мы жили в гостинице Бельвю (Bellevue), с видом на Монблан и ледник Гран Парадизо. Гостиница, лучшая в этой курортной местности, располагается на краю огромного альпийского луга, который пересекает тропинка, ведущая к горному потоку.
И вот однажды на тротуаре, идущем вдоль луга, встречается нам с дочкой Тольятти с женой. Никакой охраны с ним не было. Я от неожиданности онемела, а потом решительно сказала по-русски: «Здравствуйте». Тольятти ответил тоже по-русски, но с ужасным акцентом и, конечно, оба удивленно посмотрели на нас. Я сказала, что я жена Витторио Страды. Оба ласково что-то спросили, но в это время дочка, побежала по тротуару в другую сторону от нас, Тольятти забеспокоился и чуть было не бросился за ней. Пришлось попрощаться и бежать за дочкой.
С этого дня я видела чету Тольятти с их приемной дочерью каждый день в гостинице в часы обеда и ужина. Они появлялись в обеденном зале в строго определенное время, пересекали зал, разделенный надвое стеклянной стеной-перегородкой, и занимали отведенное им место.