— Ах да, буби... — протянула Хулия. — Писатель на языке буби... Признаюсь, меня это удивляет... Даже не могу представить...
— Да-да, — перебила Кларенс. — Ну, как тебе? В детстве у меня был щенок, которого звали Буби. Это папа его так назвал, — добавила она, слегка понизив голос.
— Да, не слишком подходящее имя, — согласилась Хулия. — Хотя вполне в духе Хакобо. А впрочем, тогда было другое время.
— Ты не обязана мне ничего объяснять, Хулия, — сказала Кларенс. — Я рассказала тебе, чтобы ты поняла, каково это, когда у тебя внезапно открылись глаза, и ты все увидела в другом свете. Я стала прокручивать все это в голове и пришла к выводу, что необходимо мыслить критически, не стоит слепо принимать на веру все то, что нам говорят.
Она снова запустила руку в сумочку из светлой замши и извлекла клочок бумаги, который нашла в шкафу. Наверное, решила она, сказанного более чем достаточно, чтобы подтолкнуть Хулию в нужном направлении и и выяснить, кто и зачем это написал. Посмотрев на Хулию, Кларенс выпалила:
— Хулия, я приводила в порядок бумаги в доме и нашла это среди папиных писем.
Она протянула листок, попутно объясняя, почему так уверена, что письмо было написано в семидесятые-восьмидесятые годы. Но тут же замолчала, увидев, как встревожилась Хулия при виде этого листка.
— Все нормально? — в тревоге спросила она.
Хулия была бледна, очень бледна. Письмо дрожало в ее руках, как осенний лист, и, несмотря на все попытки взять себя в руки, слеза предательски скатилась по щеке. Кларенс не на шутку испугалась, крепко сжав ее руку.
— Что случилось? — спросила она, обеспокоенная и в то же время заинтригованная. — Я сказала что-то неприятное? Поверь, я не хотела. Ты даже не представляешь, как мне жаль!
Почему Хулия так разволновалась?
Несколько секунд они молчали. Кларенс пыталась успокоить ее, а Хулия, как могла, старалась взять себя в руки. Наконец, Хулия подняла голову, взглянув на Кларенс.
— Нет-нет, ничего не случилось, успокойся, — заверила она. — Я просто глупая сентиментальная старуха, увидела письмо мужа и тут же разволновалась.
— Так это писал твой муж? — удивилась Кларенс. — И ты знаешь, что он хотел сказать? — Она не смогла сдержать любопытства. — О ком он говорил? Здесь идёт речь о двух людях, об их матери и о ком-то четвёртом, уже покойном...
— Кларенс, я умею читать — перебила Хулия и поднесла к глазам платок, чтобы осушить слёзы.
— Ах да, прости, но все это очень странно. Твой муж написал это папе.
— Да, они были знакомы, — безразличным тоном ответила Хулия.
— Да, конечно, но, насколько я знаю, они не переписывались, — сказала Кларенс, забирая письмо. — Они встречались, когда приезжали сюда в отпуск. Говорю же, если бы были другие письма, я бы их нашла. Но никаких других нет, только это.
Хулия отвернулась, не выдержав испытующего взгляда Кларенс. Казалось, она пристально рассматривает прохожих на улице, но на самом деле ее мысли пребывали где-то далеко, в другом месте и в другом времени. На миг суровые здания из серого камня, дерева и черепицы вдруг побелели, а ближайшие ясени превратились в пальмы и сейбы.
Не было ни единого дня в ее жизни, чтобы она не вспоминала о своём любимом кусочке Африки. Всего лишь несколько минут назад она сказала Кларенс, что там прошли самые насыщенные годы ее жизни. Было, конечно, несправедливо так говорить: ведь к окружающие ее теперь местам она питала глубокую благодарность за то, что подарили ей детей, замечательных внуков и спокойную уютную жизнь. Но в глубине души воспоминания о минувших годах оживали каждое утро, когда она просыпалась. И лишь два человека могли ее понять, потому что сами находились в той же ситуации: Хакобо и Килиан.
Хотя они казались вполне довольными жизнью, Хулия была убеждена, что они не знали ни единого спокойного дня.
Что она могла ответить Кларенс? Был ли ее интерес таким уж невинным? Может ли быть, что она действительно ничего не знает? Неужели Хакобо и Хулиан ей ничего не рассказывали? Возможно, сейчас, с возрастом, они, терзаемые муками совести, не смогли больше скрывать тайну, которая упорно рвалась на свет? Что бы она сделала на их месте? Как смогла бы жить с таким грузом на душе и на совести?
Глубоко вздохнув, она снова повернулась к Кларенс, которая ни на секунду не спускала с неё глаз. Насыщенно-зеленых, таких же, как у Хакобо и Килиана, которые украшали и смягчали ее лицо с резкими чертами, обрамлённое роскошной волнистой гривой каштанового оттенка, в этот день не заплетенную в привычную косу. Хулия знала ее с детства и понимала, какой настойчивой и убедительной она может быть, когда хочет чего-то добиться.