II
Pantap salt water ( В море )
1953
— Идём, Килиан! Опоздаем на автобус!
Хакобо старался перекричать вой январской вьюги, отгребая старой лопатой снег от входной двери. Закончив, он поднял воротник пальто, надвинул на лоб шляпу, взял чемодан, повесил на плечо деревянные лыжи и пошёл вперёд, притоптывая, чтобы проложить тропинку, по которой им предстояло спуститься к выходу из деревни, а заодно, чтобы не замёрзли ноги на лютом январском морозе.
Он собрался уже снова окликнуть брата, когда услышал разговор на диалекте Пасолобино, доносившийся с каменной лестницы, ведущей во двор. Вскоре на улицу вышел Килиан в сопровождении их матери Марианы и сестры Каталины. Обе были закутаны в тяжёлые чёрные пальто из грубой шерсти, с закрывавшими волосы капюшонами, и опирались на деревянные посохи, чтобы не поскользнуться в сапогах из грубой потрескавшейся кожи, совсем не спасавших от холода.
Хакобо улыбнулся, увидев в руках у матери два свёртка в газете. Он не сомневался, что в каждом из них — кусок хлеба с ветчиной, которые она собрала в дорогу.
— Я пойду с тобой вперёд, Килиан, — сказала Каталина, беря его под руку.
— Конечно, — согласился брат, а потом мягко её упрекнул: — Но тебе следовало остаться дома, упрямица. С твоим кашлем не годится выходить на такой холод. Ты бледная, и губы у тебя посинели.
— Я не знаю, когда вас снова увижу! — всхлипнула она, пытаясь затолкать под капюшон непослушный тёмный локон. — И хочу хотя бы в последние минуты побыть с вами.
— Ну, как хочешь.
Хакобо обернулся, бросил прощальный взгляд на дом и вместе с сестрой зашагал по застывшим улицам. Снег, нападавший за несколько предыдущих дней, доходил до колен, а метель едва позволяла видеть на пару метров.
Килиан дождался, пока его мать, высокая крепкая женщина, поднимет воротник тяжёлого пальто, чтобы закрыть горло. Он воспользовался этими мгновениями, чтобы бросить последний взгляд на фасад дома, стараясь сохранить в памяти каждую его черту: водосточные трубы по углам, окна в рассохшихся от солнца деревянных рамах, толстые каменные стены, закрытые ставни с заржавевшими петлями, железные скобы на двери, закреплённые тяжёлыми гайками, резной крест, высеченный в камне над дверным проемом...
Его мать с уважением отнеслась к этим мгновениям молчания — ведь Киллиану нужно проститься с домом. Наблюдая за сыном, она почувствовала укол страха. Каково придётся ему в другом мире, что так сильно отличается от того, который он покидает?
Килиан не был похож на Хакобо. Да, он был таким же физически сильным и энергичным, но не обладал властным мужеством старшего брата. С детства Килиан выказывал чувствительность и особую деликатность, которая с возрастом укрылась под налётом любопытства и демонстративной грубоватости, в которой он пытался подражать брату. Мариана знала, насколько суровы тропики, и, хоть и не хотела ограничивать его тягу к знаниям, не могла справиться с беспокойством, охватившим ее, когда она узнала о решении сына.
— Ещё не поздно вернуться, — напомнила она.
Килиан решительно помотал головой.
— Не беспокойся, все будет хорошо.
Мариана кивнула, взяла его под руку, и они пошли по неглубоким следам, оставленным в снегу Хакобо и Каталиной. Из-за необычайно бурной метели приходилось наклонять головы, говорить громко и не глядя друг другу в лицо.
— В нашем доме не осталось мужчин, Килиан, — сказала Мариана. В голосе не было упрёка, одна лишь горечь. — Надеюсь, ваши усилия не пропадут втуне...
Килиан почти не мог говорить. Наступали трудные времена для его матери и юной сестры: две женщины, на которых свалилось все бремя управления поместьем в самых суровых условиях, учитывая, что с каждым днём здесь оставалось все меньше народа. Два или три года назад молодёжь начала уезжать в большие города в поисках работы и лучшей жизни, вдохновлённая сообщениями в газетах: «Эль нотисьеро», «Эль эральдо», «Ла нуэва Эспанья» и «ABC», которые получали, пусть и с опозданием на несколько дней, наиболее зажиточные соседи.
Читая статьи и публикации, можно было представить, какое будущее его ожидает в этом забытом прогрессом месте, без привычных удобств, которых ему уже не хватало, хотя он даже не успел отъехать от дома. Килиан боялся неизбежной минуты расставания. Впервые в жизни он так надолго расставался с домом и с матерью и теперь чувствовал, как все тревоги последних дней вдруг смерзлись в желудке в тяжёлый ком.