Килиан был ошеломлён. Несмотря на все прежние рассказы, он даже представить не мог, что поместье окажется столь огромным, похожим скорее на маленький город с сотнями жителей, окружённый пышными посадками какао, что раскинулись на мили вокруг. Повсюду, сколько хватало взгляда, он видел бесконечное движение и суету: рабочие тащили ящики и инструменты, грузовики подвозили продукты для нужд плантации или везли куда-то рабочих. Негры сновали туда-сюда; все они казались Килиану на одно лицо; все они были одеты в потрёпанные рубашки и брюки цвета хаки; все были босиком или в открытых сандалиях из тёмных кожаных ремешков, покрытых пылью.
У него вдруг засосало под ложечкой.
Волнение от путешествия в неизвестность напоминало головокружение. Картины, сменявшие одна другую за стёклами машины, отражались на сетчатке глаз прежде, чем мозг успевал их осмыслить.
Ему вдруг стало страшно.
Очень страшно.
Он был здесь с отцом и братом, и с ними врач — а у него от ужаса перехватило дыхание. Как он впишется в этот черно-зелёный водоворот? Да ещё эта жара, чертов зной, который казался таким приятным на корабле, а теперь из-за него невозможно дышать...
Килиан не мог дышать. Не мог ни о чем думать.
Он чувствовал себя трусом.
Закрыв глаза, он увидел перед собой родной дом, оставшийся за шесть тысяч километров отсюда; увидел горящий в очаге огонь, падающий снег, покрывающий мостовую и крыши; увидел, как мать готовит рождественские сладости, увидел коров, идущих по булыжной мостовой...
Картины сменяли одна другую, словно стараясь успокоить душу, взбудораженную новым миром: ведь ещё неизвестно, как его примет остров. Как возможно, чтобы весь привычный мир рухнул, едва Килиан прибыл на остров? Никогда прежде он не испытывал ничего подобного. Быть может, просто потому, что никогда не уезжал слишком далеко от знакомых мест? Во время плавания он старался узнать об острове как можно больше, и стремление поскорее добраться заглушало сожаления о том, что он оставил позади.
Сейчас, как никогда, его охватила тоска по дому.
Да, именно так.
Страх, который его тело выказывало всему новому, на самом деле был ничем иным, как попыткой скрыть от самого себя, как сильно он скучает по прежнему своему миру. Он бы отдал что угодно, лишь бы закрыть глаза и оказаться в Каса-Рабальтуэ. Но нужно это преодолеть. Что бы подумали отец и брат, если бы прочитали его мысли? Наверняка посчитали бы слабаком.
Килиану необходим был хотя бы глоток свежего воздуха, а здесь его свежим никак нельзя было назвать.
Антон уже давно наблюдал за сыном, но ничего не сказал, пока машина не остановилась перед домом служащих. Он решил, что после столь долгого путешествия трое молодых людей будут рады поскорее добраться до своих комнат, помыться и немного отдохнуть, прежде чем их познакомят с управляющим. Завтра у них будет достаточно времени, чтобы посетить главные склады и все остальные объекты плантации. Когда они вышли из машины, Антон сказал Мануэлю:
— Пока здесь дон Дамасо, ты будешь жить тут. Когда он уедет, переселишься в дом врача, — он махнул рукой в сторону остальных. — Хакобо проводит вас в ваши комнаты и покажет, где столовая. А я извещу дона Лоренсо, что вы уже приехали. Встретимся через полчаса. Ах да, Хакобо, думаю, твоему брату не помешает что-нибудь выпить.
Хакобо приготовил не один, а два стакана воды, смешанной с коньяком, и отнёс их к себе в комнату — помещение в двадцать квадратных метров, где стояли кровать, просторный шкаф, тумбочка, стол, два стула и умывальник с зеркалом. Питье немного успокоило взбудораженные нервы Килиана. Мало-помалу дыхание его стало спокойнее, душевная тоска улеглась, утихла дрожь в коленях, и он наконец почувствовал себя готовым к первой встрече с владельцем и управляющим плантации.
Лоренсо Гарус принял их в конторе, где уже какое-то время беседовал с Антоном. Это был крепкий мужчина лет сорока, с густыми тёмными волосами, острым носом и подстриженными щеточкой усами. У него был дружелюбный, но твёрдый голос, в котором порой звучали командные нотки.
Рядом с ним сидел на полу темноволосый кудрявый малыш с чуть запавшими, как у отца, глазами. Он развлекался, вытаскивая бумаги из металлической мусорной корзины и запихивая их обратно.