С каждой минутой Килиан чувствовал все большую благодарность к Симону за объяснения.
— Как ты меня нашёл?
— Это моя работа, масса. Я всегда должен знать, где вы находитесь.
Килиан нашёл укромное местечко, где можно было спокойно отдохнуть, и сел прямо на землю, провалившись спиной к стене, от которой тянулась тень шириной в несколько метров. Симон сел рядом и принялся доставать из свёртка хлеб, хамон, варёные яйца и какое-то питье. Килиан начал с удовольствием пить, но голода он не чувствовал. Затем отер пот с лица рукавом и, закрыв глаза, просидел так несколько минут.
Неподалёку слышался гул голосов рабочих. Он заметил, что некоторые голоса звучат громче остальных, а затем услышал чьи-то приближающиеся шаги. Открыв глаза, он увидел, что перед ним стоят двое мужчин, о чем-то отчаянно спорящих; казалось, они пытались что-то ему объяснить.
Симон поднялся и потребовал прекратить спор и объяснить толком, что случилось. Затем повернулся к Килиану.
— Они ссорятся, потому что повар подменил малангу, — объяснил Симон.
Килиан непонимающе уставился на него. Видя, что он не спешит отвечать, рабочие снова начали препираться. Килиан приподнялся.
— Да в чем дело-то? — спросил он.
— Маланга, масса. У одного из них была самая толстая маланга, и он ее пометил. Когда он хотел ее взять, повар дал ему другую. И теперь он хочет свою малангу, пока её не начал есть кто-то другой.
— А от меня-то они чего хотят? — Килиан по-прежнему ничего не понимал.
— Вы судья, масса. Они хотят, чтобы вы сказали своё слово.
Килиан нервно сглотнул, почесал в затылке и поднялся. Грегорио по-прежнему нигде не было видно.
Он бросил взгляд в сторону примитивной кухни рабочих. Шёпот тут же стих, и он увидел, что на него выжидающе смотрит множество глаз. Он выругался себе под нос и решительно направился к поварам; Симон двинулся следом.
Они шли мимо сидящих на земле людей, и все головы поворачивались им вслед. Наконец, они добрались до повара, повинного в этом недоразумении. Тот стоял, скрестив на груди руки перед двумя мисками, в которых лежали по куску вяленой трески, политый красным соусом рис и что-то, похожее на варёный картофель. В одной миске картошина была значительно больше, чем в другой. Килиан догадался, что это, должно быть, и есть пресловутая маланга. Каждый из спорщиков утверждал, что большая картошина — его.
Килиану тут же вспомнился их с Хакобо детский спор. Они сидели у костра, дожидаясь, пока мама выкатит из-под тлеющих углей первые картофелины нового урожая, отряхнет с них пепел и даст по одной каждому члену семьи. Получив свою долю, Килиан возмутился, увидев, что его картошка намного меньше, чем у Хакобо. Что же тогда сделала мама?
Он жестом велел повару дать ему нож. Затем разрезал обе маланги на две равные части и положил в каждую миску по половинке от каждой. После этого вернул нож хозяину и без лишних слов вернулся на своё место. Симон устроился рядом и стал настаивать, чтобы Килиан хоть что-то съел, потому что до ужина ещё далеко. Килиан поддался уговорам и съел несколько кусочков, но без особого желания. В голове у него все вертелась эта бредовая история с картошкой.
— Я ведь поступил по справедливости, как ты считаешь? — спросил он наконец.
Симон изобразил глубокую задумчивость, и морщины у него на лбу стали ещё резче.
— Симон?..
— Да-да, конечно, масса, — ответил тот. — Вы поступили справедливо, но не для настоящего владельца большей маланги.
Следующие несколько дней Килиана прошли среди рёва грузовиков, пыльных дорог, песен нигерийцев, криков на пичи, ударов мачете, смеха и споров, банановых листьев, эритрин и какао.
Возвращаясь вечером во двор Сампака, он чувствовал себя настолько уставшим, что почти ничего не ел; он учился водить машину под руководством Хакобо и Валдо, через силу выводил строчки писем Мариане и Каталине и вскоре уходил спать, мучимый неустанным зудом, терзавшим всё тело — должно быть, из-за здешней жары и обильного потоотделения.
Антон и Хакобо прекрасно его понимали: сами испытали в молодости эту напасть. За ужином почти не разговаривали, и всем было ясно, что отношения между Килианом и Грегорио весьма далеки от дружеских. Они попросту не замечали друг друга, хотя Грегорио очень старался навлечь на Килиана неудовольствие управляющего, то и дело отпуская язвительные замечания, намекая на его слабость и трусость; слушая эти замечания, Хакобо едва сдерживался, чтобы не броситься на него с кулаками.