11
Но кто ж, прекрасный увидав цветок,
К нему с улыбкой руку не протянет?
Пред красотой румяных юных щек
Кто не поймет, что сердца жар не вянет?
Желанье славы чьей души не ранит,
Чьи мысли не пленит ее звезда?
И снова Чайльд пустым круженьем занят
И носится, как в прежние года,
Лишь цель его теперь достойней, чем тогда.
12
Но видит он опять, что не рожден
Для светских зал, для чуждой их стихии,
Что подчинять свой ум не может он,
Что он не может мыслить, как другие,
И хоть сжигала сердце в дни былые
Язвительная мысль его, но ей
Он мненья не навязывал чужие,
И в гордости безрадостной своей
Он снова ищет путь — подальше от людей.
13
Среди пустынных гор его друзья,
Средь волн морских его страна родная,
Где так лазурны знойные края,
Где пенятся буруны, набегая.
Пещеры, скалы, чаща вековая —
Вот чей язык в его душе поет.
И свой родной для новых забывая,
Он книгам надоевшим предпочтет
Страницы влажные согретых солнцем вод.
14
Он, как халдей{184}, на звезды глядя ночью
И населяя жизнью небосвод,
Тельца{185}, Дракона{186} видеть мог воочью.
Он был бы счастлив за мечтой в полет
И душу устремить. Но прах телесный
Пылать бессмертной искре не дает,
Как не дает из нашей кельи тесной,
Из тяжких пут земных взлететь в простор небесный
15
Среди людей молчит он, скучен, вял,
Но точно сокол, сын нагорной чащи,
Отторгнутый судьбой от вольных скал,
С подрезанными крыльями сидящий
И в яростном бессилии все чаще
Пытающийся проволочный свод
Ударами груди кровоточащей
Разбить и снова ринуться в полет, —
Так мечется в нем страсть, не зная, где исход.
16
И вновь берет он посох пилигрима,
Чтобы в скитаньях сердце отошло.
Пусть это рок, пусть жизнь проходит мимо.
Презренью и отчаянью назло
Он призовет улыбку на чело.
Как в миг ужасный кораблекрушенья
Матросы хлещут спирт — куда ни шло! —
И с буйным смехом ждут судеб свершенья,
Так улыбался Чайльд, не зная утешенья.
17
Ты топчешь прах Империи{188}, — смотри!
Тут Славу опозорила Беллона{189}.
И не воздвигли статую цари?
Не встала Триумфальная колонна?
Нет! Но проснитесь, — Правда непреклонна:
Иль быть Земле и до скончанья дней
Все той же? Кровь удобрила ей лоно,
Но мир на самом страшном из полей
С победой получил лишь новых королей{190}.
18
О Ватерлоо{191}, Франции могила!
Гарольд стоит над кладбищем твоим.
Он бил, твой час, — и где ж Величье, Сила?
Все — Власть и Слава — обратилось в дым.
В последний раз, еще непобедим,
Взлетел орел — и пал с небес пронзенный,
И, пустотой бесплодных дней томим,
Влачит он цепь над бездною соленой{192}, —
Ту цепь, которой мир душил закабаленный.
19
Урок достойный. Рвется пленный галл{193},
Грызет узду, но где триумф Свободы?
Иль кровь лилась, чтоб он один лишь пал,
Или, уча монархов чтить народы,
Изведал мир трагические годы,
Чтоб вновь попрать для рабства все права,
Забыть, что все равны мы от природы?
Как? Волку льстить, покончив с мощью Льва?
Вновь славить троны? — Славь, но испытай сперва.
20
То смерть не тирании — лишь тирана.
Напрасны были слезы нежных глаз
Над прахом тех, чей цвет увял так рано,
Чей смелый дух безвременно угас.
Напрасен был и страх, томивший нас,
Мильоны трупов у подножья трона,
Союз народов, что Свободу спас, —
Нет, в миртах меч — вот лучший страж Закона.
Ты, меч Гармодия, меч Аристогитона{194}!