101
Все — гимн ему. И темных сосен ряд
Над черной бездной — сень его живая, —
И звонкий ключ, и рдяный виноград,
И озеро, где нежно-голубая,
К его стопам незримым припадая,
Поет волна, и тень седых лесов,
Где зелень, как Веселье, молодая,
Ему и всем, кто с ним прийти готов,
В безлюдной тишине дарит радушный кров.
102
Там среди пчел и птиц уединенье,
Мир многоцветен там и многолик,
Там краткой жизни радостно кипенье,
И бессловесный ярче слов язык.
Вот сквозь листву горячий луч проник,
В ручье проворном блики заблестели,
И Красота во всем, и ты постиг,
Что этот запах, краски, свист и трели —
Все создала Любовь для некой высшей цели.
103
Кто гнал любовь, здесь устремится к ней
И тайн ее волшебных причастится,
А любящий начнет любить сильней
И не захочет с пустынью проститься,
Куда людскому злу не докатиться.
Любовь растет иль вянет. Лишь застой
Несвойствен ей. Иль в пепел обратится,
Иль станет путеводною звездой,
Которой вечен свет, как вечен мира строй.
104
Недаром здесь Руссо капризный гений
Остановил мечты своей полет
И приютил для чистых наслаждений
Две избранных души. У этих вод
Психеи{228} пояс распустил Эрот,
Благословив для счастья эти склоны.
Там тишина и нега. Там цветет
Гармония. Над ложем светлой Роны
Там Альп возносятся блистательные троны.
105
Лозанна и Ферней{229}! Святой предел,
Где двух титанов обитают тени,
Где смертных вел тропой бессмертных дел
На штурм небес отважившийся гений.
Здесь разум на фундаменте сомнений
Дерзнул создать мятежной мысли храм,
И если гром не сжег ее творений,
Так значит, не впервые небесам
Улыбкой отвечать на все угрозы нам.
106
Один из них Протей{230} был — вечно новый,
Изменчивый, ни в чем не знавший уз,
Шутник, мудрец, то кроткий, то суровый,
Хронист, философ и любимец муз,
Предписывавший миру мненья, вкус,
Оружьем смеха исправлявший нравы,
Как ветер вольный, истинный француз,
Прямой, коварный, добрый, злой, лукавый,
Бичующий глупцов, колеблющий державы,
107
Другой{231} — пытлив, медлителен, глубок,
Упорством мысли изощрял суждения,
Оттачивал иронии клинок,
Отдав труду ночей бессонных бденья,
Насмешкой низвергал предубежденья,
И — бог сарказма! — яростью глупцов
Был ввергнут в ад на муки искупленья, —
Там, если верить россказням попов,
Для усомнившихся ответ па все готов.
108
Мир спящим! Те, кто кары заслужили,
Уже осуждены на небесах.
Не нам судить того, кто спит в могиле!
Но тайна тайн раскроется — и страх
С надеждой вместе ляжет в тлен и прах.
А прах, пусть не распался он покуда,
Распасться должен, как и всё в гробах,
Но если мертвый встанет, — верю в чудо! —
Ему простится все, не то — придется худо,
109
Но от людских созданий мне пора
К созданьям божьим снова обратиться.
Уже и так, по прихоти пера,
Исписана не первая страница.
Вон облаков несется вереница
К альпийским льдам, сияющим вдали.
Пора и мне к вершинам устремиться,
В лазурь, куда их глетчеры ушли,
Где духов неба ждут объятия земли.
110
А дальше ты, Италия! Бессменно
Векам несешь ты свет земли своей —
От войн, пресекших дерзость Карфагена{232},
До мудрецов, поэтов и вождей,
Чья слава стала славой наших дней.
Империй трон, гробница их живая,
Не стал твой ключ слабей или мутней.
И, жажду знанья вечную питая,
Из римских недр бежит его струя святая.