38
Как бык, ты ел, — зачем? — чтоб умереть.
Вся разница лишь в корме да в жилища,
Его же нимб сиял и будет впредь
Сиять все ярче, радостней и чище,
Хоть гневу Круски дал он много пищи,[194]
Хоть Буало[195] не видел в нем добра
(Апологет стряпни французов нищей —
Докучных, как зуденье комара,
Трескучих вымыслов бессильного пера).
39
Ты среди нас живешь священной тенью!
Ты был, Торквато, обойден судьбой,
Ты стал для стрел отравленных мишенью,
Неуязвим и мертвый, как живой.
И есть ли бард, сравнившийся с тобой?
За триста лет поэтов много было,
Но ты царишь один над их толпой.
Так солнце есть, и никакая сила,
Собрав его лучи, не повторит светила.
40
Да! Только средь его же земляков
Предшественники были, мой читатель,
Не менее великие. Таков
«Божественной Комедии» создатель[196]
Иль чудных небылиц изобретатель,
Тот южный Скотт,[197] чей гений столь же смел,
Кто, как романов рыцарских слагатель —
Наш Ариосто северный, воспел
Любовь, и женщину, и славу бранных дел.
41
Был молнией на бюсте Ариосто
Венец расплавлен и на землю сбит.
Стихия дело разрешила просто:
Железу лавром быть не надлежит.
Как лавров Славы гром не сокрушит,
Так сходство с лавром лишь глупца обманет.
Но суеверье попусту дрожит:
Рассудок трезвый по-другому взглянет —
Гром освящает то, во что стрелою грянет.
42
Зачем печать высокой красоты,
Италия! твоим проклятьем стала?
Когда б была не столь прекрасна ты,
От хищных орд ты меньше бы страдала.
Ужель еще стыда и горя мало?
Ты молча терпишь гнет чужих держав!
Тебе ль не знать могущество кинжала!
Восстань, восстань — и, кровопийц прогнав,
Яви нам гордый свой, вольнолюбивый нрав!
43
Тогда бы ты, могуществом пугая,
Ничьих желаний гнусных не влекла,
И красота, доныне роковая,
Твоим самоубийством не была.
Войска бы не катились без числа
В долины Альп глумиться над тобою,
И ты б чужих на помощь не звала,
Сама не в силах дать отпор разбою, —
Твоих заступников не стала бы рабою.
44
Я плавал в тех краях, где плавал друг
Предсмертной образованности Рима,
Друг Цицерона.[198] Было все вокруг,
Как в оны дни. Прошла Мегара мимо,
Пирей маячил справа нелюдимо,
Эгина[199] сзади. Слева вознесен,
Белел Коринф.[200] А море еле зримо
Качало лодку, и на всем был сон.
Я видел ряд руин — все то, что видел он.
45
Руины! Сколько варварских халуп
Поставили столетья рядом с ними!
И оттого, хотя он слаб и скуп,
Останний луч зари, сиявшей в Риме,
Он тем для нас прекрасней, тем любимей.
Уже и Сервий лишь оплакать мог
Все, от чего осталось только имя,
Бег времени письмо его сберег,
И в нем для нас большой и горестный урок.
46
И вслед за ним я в путевой тетрадке
Погибшим странам вздох мой посвятил.
Он с грустью видел родину в упадке,
Я над ее обломками грустил.
В столетьях вырос длинный счет могил,
На Рим великий буря налетела,
И рухнул Рим,[201] и жар давно остыл
В останках титанического тела.
Но дух могучий зрим, и только плоть истлела.
47
Италия! Должны народы встать
За честь твою, раздоры отметая,
Ты мать оружья, ты искусства мать,
Ты веры нашей родина святая.
К тебе стремятся — взять ключи от рая
Паломники со всех земных широт.
И верь, бесчестье матери карая,
Европа вся на варваров пойдет
И пред тобой в слезах раскаянья падет.
48
Но вот нас манит мраморами Арно.
В Этрурии[202] наследницу Афин[203]
Приветствовать мы рады благодарно,
Среди холмов зеленых, и долин,
Зерна, и винограда, и маслин,
Среди природы щедрой и здоровой,
Где жизнь обильна, где неведом сплин,
И к роскоши привел расцвет торговый,
Зарю наук воззвав из тьмы средневековой.
49
Любви богиня силой красоты
Здесь каждый камень дивно оживила,
И сам бессмертью причастишься ты,
Когда тебя радушно примет вилла,[204]
Где мощь искусства небо нам открыла
Языческой гармонией резца,
Которой и природа уступила,
Признав победу древнего творца,
Что создал идеал и тела и лица.
50
Ты смотришь, ты не в силах с ней проститься,
Ты к ней пришел — и нет пути назад!
В цепях за триумфальной колесницей
Искусства следуй, ибо в плен ты взят.
Но этот плен, о, как ему ты рад!
На что здесь толки, споры, словопренья,
Педантства и бессмыслицы парад!
Нам голос мысли, чувства, крови, зренья
Твердит, что прав Парис и лишни заверенья.
вернуться
…гневу Круски дал он много пищи… — Круска — известная в Италии Academia della Crusca во Флоренции. Боролась за утверждение общеитальянского литературного языка на основе литературного языка великих поэтов-флорентийцев, но отметала живую народную речь. Некоторые ее члены высказывали резкие суждения в адрес Т. Тассо и его поэмы «Освобожденный Иерусалим».
вернуться
Буало Никола (1636–1711) — поэт и теоретик французского классицизма. Байрон не был согласен с критическими замечаниями Буало о поэзии Т. Тассо.
вернуться
«Божественной Комедии» создатель — великий итальянский поэт Данте Алигьери (1265–1321).
вернуться
Южный Скотт. — Знаменитого итальянского поэта Ариосто Байрон сравнивает со своим современником (называя его, в свою очередь, «Наш Ариосто северный»), выдающимся английским писателем Вальтером Скоттом.
вернуться
Друг Цицерона — Сервий Сульпиций Руф, римский консул, друг знаменитого оратора и политического деятеля Древнего Рима Марка Туллия Цицерона (106-43 гг. до н. э.). В письмах к Цицерону Сервий дал интересные описания мест, которые он посетил во время поездки по Греции. Ряд этих городов Байрон также посетил во время путешествия в 1809–1811 гг.
вернуться
Эгина — остров в Сароническом заливе Эгейского моря.
вернуться
Мегара, Пирей, Коринф — города в Греции.
вернуться
…рухнул Рим… — в 476 г. последний римский император был низложен, и Западная Римская империя пала.
вернуться
Этрурия — область на северо-западе Апеннинского полуострова, населенная в древности этрусками; современная Тоскана.
вернуться
Наследница Афин. — Флоренция, которая сыграла значительную роль в истории культуры и искусства Италии.
вернуться
Вилла. — Байрон имеет в виду художественную галерею Уффици во Флоренции, где находится статуя Венеры Медицейской.