— Мне бы хотелось получить кое-какую информацию относительно Академии, сказал Фирмен, чувствуя себя немного не в своей тарелке. Академия пользовалась такой известностью, так прочно вросла в повседневную жизнь, что его слова были равнозначны вопросу, какое в стране правительство.
— Академия помещается…
— Я знаю, где она помещается, — прервал Фирмен. — Мне бы хотелось выяснить, какие лечебные процедуры там назначают больным.
— Такой информацией мы не располагаем, сэр, — после паузы ответила женщина.
— Нет? А я полагал, что все данные о платной терапии доступны широкой публике.
— Практически так оно и есть, — медленно проговорила женщина. — Но Академия — это не платная лечебница в общепринятом смысле слова. Там действительно взимают плату, однако, с другой стороны, туда принимают больных и на благотворительных началах, совершенно бесплатно. Кроме того, Академию отчасти субсидирует правительство.
Фирмен стряхнул пепел с сигареты и нетерпеливо возразил:
— Мне казалось, что все правительственные начинания известны широкой публике.
— Как правило, известны. За исключением тех случаев, когда подобная осведомленность может оказаться вредной для широкой публики.
— Значит, подобная осведомленность об Академии оказалась бы вредной? — торжествующе воскликнул Фирмен, чувствуя, что наконец-то добрался до сути дела.
— Ax, что вы, сэр! — От изумления голос женщины стал пронзительным. — Я вовсе не это имела в виду! Я просто излагала вам общие правила об отказе в информации. Академия, хотя она и предусмотрена законом, в известной степени оказалась поставленной над законом. Такое правовое положение объясняется тем, что Академия добилась стопроцентного излечения.
— Где я могу увидеть хоть одного излеченного? — спросил Фирмен. Насколько я понимаю, никто из них никогда не выходил из Академии.
Тут-то они и попались: думал Фирмен: ожидая ответа. Ему показалось, будто в трубке послышался какой-то шепот. Внезапно над ухом раздался мужской голос, громкий и звучный.
— Говорит начальник отдела. У вас возникли затруднения?
Услышав энергичный голос невидимого собеседника, Фирмен едва не выронил трубку. Ощущение торжества, развеялось, и он пожалел о том, что позвонил сюда. Однако он принудил себя добавить:
— Мне нужна кое-какая информация об Академии.
— Местонахождение…
— Да нет же! Я имею в виду действительную информацию! — с отчаянием сказал Фирмен.
— С какой целью вы желаете получить эту информацию? — спросил начальник отдела, и в его голосе внезапно зазвучали вкрадчивые, почти гипнотические нотки опытного терапевта.
— Для осведомления, — не задумываясь ответил Фирмен. — Поскольку Академия — это вариант лечения, доступный мне в любое время, я хотел бы узнать о ней побольше, чтобы сделать правильный выбор.
— Весьма правдоподобно, — заметил начальник отдела. — Однако вдумайтесь. Нужны ли вам полезные, деловые сведения? Такие, что будут способствовать вашему единению с обществом? Или ваша просьба продиктована праздным любопытством, поскольку вы подвержены беспокойству и другим, еще более серьезным комплексам?
— Я спрашиваю, потому что…
— Как ваша фамилия? — неожиданно спросил начальник отдела. Фирмен промолчал.
— Каков уровень вашей вменяемости? Фирмен по-прежнему молчал. Он старался понять, засечен ли уже номер его телефона, и склонялся к мысли, что уже засечен.
— Вы сомневаетесь в том, что Академия приносит неизмеримую пользу?
— Нет.
— Вы сомневаетесь в том, что Академия способствует сохранению status quo?
— Нет.
— Тогда в чем же дело? Почему вы отказываетесь назвать свою фамилию и уровень вменяемости? Почему испытываете необходимость в более полной информации?
— Благодарю вас, — пробормотал Фирмен и повесил трубку. Он сообразил, что телефонный звонок был роковой ошибкой. То был поступок восьмерочника, а не нормального человека. Начальник отдела, обладая профессионально развитым восприятием, сразу понял это. Разумеется, начальник отдела не станет давать такую информацию восьмерочнику. Фирмен знал; что тот, кто надеется когда-либо вернуться к статистической норме, должен куда тщательнее следить за своими поступками, анализировать их, отдавать себе в них отчет.
Он все еще сидел у телефона, когда послышался стук; дверь отворилась, и вошел его начальник, мистер Морган. Это был высокий человек, богатырского сложения, с круглым, сытым лицом. Он остановился перед столом Фирмена, барабаня пальцами по пресс-папье и глядя смущенно, как пойманный вор.
— Мне уже доложили об инциденте внизу, — сказал он, не глядя на Фирмена и энергично постукивая пальцами.
— Минутная слабость, — автоматически ответил Фирмен. — Вообще-то мой уровень начинает улучшаться.
Говоря это, он не смел взглянуть Моргану в глаза. Оба напряженно уставились в противоположные углы комнаты. Наконец их взгляды скрестились.
— Послушайте, Фирмен, я стараюсь не вмешиваться в чужие дела, — заговорил Моргая, садясь на уголок стола Фирмена. — Но черт побери, дружище, вменяемость — это вопрос, который затрагивает всех. Все мы под Богом ходим. — Эта мысль, казалось, укрепила Моргана в его убеждении. Разгорячившись, он подался к собеседнику. — Вы знаете, на мне лежит ответственность за множество сотрудников. За последний год вы третий раз находитесь на испытании. — Он заколебался. — Как это началось?
Фирмен покачал головой.
— Не знаю, мистер Морган. Жил себе помаленьку, тихо и спокойно — и вдруг стрелка полезла вверх. Подумав, мистер Морган тоже покачал головой.
— Не может быть, чтобы так сразу, ни с того ни с сего. Вы проверяли мозговую ткань?
— Меня заверили, что никаких органических изменений нет.
— Лечились?
— Чего только не перепробовал, — сказал Фирмен. — Электротерапия, психоанализ, метод Смита, школа Раннеса, Девиа-мысль, дифференциация…
— И что вам сказали? — спросил Морган. Фирмен вспомнил нескончаемую вереницу терапевтов, к которым он обращался. Его обследовали со всех точек зрения, разработанных психологией. Его усыпляли наркотиками, подвергали шоку и обследовали, обследовали… Однако все бурные усилия сводились к одному…
— Не разобрались.
— Неужели они вовсе ничего не могли сказать?
— Во всяком случае немногое. Врожденное беспокойство, глубоко скрытые комплексы, неспособность внутренне принять status quo. Все сходятся на том, что я негибкий тип. На меня не подействовала даже реконструкция личности.
— А как прогноз?
— Не слишком благоприятен. Морган встал и принялся расхаживать по кабинету, заложив руки за спину.
— Фирмен, я думаю, это вопрос вашего внутреннего отношения к миру. Действительно ли вы хотите стать винтиком в нашем слаженном механизме?
— Я испробовал все…
— Конечно. Но хотели ли вы измениться? Приобщение! — воскликнул Морган и стукнул о ладонь кулаком, будто припечатал это слово. — Хотите ли вы приобщиться?
— Едва ли, — ответил Фирмен с искренним сожалением.
— Взять хоть меня, — серьезно сказал Морган, широко расставив ноги перед столом Фирмена. — Десять лет назад это агентство было вдвое больше нынешнего и продолжало расти! Я работал как одержимый, увеличивал фонды, умножал ценные бумаги, вкладывал капитал, расширял дело и делал деньги, деньги и снова деньги.
— И что же случилось?
— Неизбежное. Стрелка подпрыгнула с двух и трех десятых до семи с гаком. Я встал на дурной путь.
— Закон не воспрещает делать деньги, — заметил Фирмен.
— Безусловно. Но существует психологический закон против тех, кто делает их слишком много. Современное общество к таким вещам не приспособлено. Из расы вытравили почти всю жажду конкуренции, всю агрессивность. В конце концов скоро будет сто лет, как установлен status quo. Все это время не было ни новых изобретений, ни войн, ни существенных изменений. Психология нормализует человечество, искореняя безрассудные элементы. Так вот, с моими склонностями и способностями это было все равно что… все равно что играть с младенцем в теннис. Меня невозможно было удержать.