К тому моменту мой начальник уже был доведён до отчаяния — он ругался, на чём свет стоит, выбивая из меня командировку. Наверное, если бы была такая возможность, он голыми руками зашвырнул бы меня в открытый космос. Но я не соглашался, выжидал и изворачивался как мог, искал предлоги для того, чтобы как можно дольше оставаться на Земле. Я ждал, когда у Дейдры закончится контракт с конторой при министерстве. Параллельно с этим активно обрабатывал куратора проекта. Уговаривал его взять на вакантную должность именно Дейдру. Я вконец обнаглел. Пользуясь положением исключительно важного сотрудника (не покривлю душой, если скажу, что единственного в своём роде специалиста), я давил на него, аргументировал свой выбор тем, что Дейдра мне знакома с университета, что с ней будет очень удобно работать и прочее. Куратор злился, но был вынужден идти навстречу — слишком важные и весомые в научных кругах люди стояли за мной.
Всё это происходило за спиной Дейдры, она об этом ничего и знать не знала, и предположить не могла, что я выбиваю ей место на космической станции. В конце концов, парни из министерства сдались, они заочно одобрили её кандидатуру и отвергли альтернативную — был там один парень, который тоже хотел работать на «Ауштре», звали его вроде бы Крис. Толковый, говорят, парень. Надеюсь, он не шибко расстроился, и никаких последствий не повлекло такое кадровое решение.
Дело оставалось за малым. Нужно было только получить согласие Дейдры на столь дерзкий проект. И через пару дней после того, как она осталась без работы, я позвонил ей и предложил встретиться. В том самом кафе, где когда-то не смог сказать кое-что важное. Вроде второго шанса. Дейдра пришла, выслушала меня и сказала, что подумает — оно и понятно, подобные решения не принимаются в одночасье. А я опять не смог сказать то, что думаю о ней. Не то, чтобы струсил, просто казалось, что ещё будет возможность, я сразу понял, что она согласна лететь на «Ауштру», прочитал это в её взгляде.
Зря ведь не сказал. Если бы нашёл в себе силы на этот раз, всё сложилось бы по-другому.
Глава 6. Журналистка с серыми глазами
Темнота. Я ощущаю какое-то движение. Кажется, круговое. Будто бы засунули в центрифугу и погасили свет. Немного подташнивает. В висках боль, вероятно, от перегрузок. А может быть из-за темноты — слепящей, давящей, всеобъемлющей тьмы, ни чёрта не видно в липкой густой жиже. Потом появляются звёзды, и меня это радует. Они не вращаются, висят на месте, далёкие белые точки, и словно бы прямо передо мной — абсолютно невозможно определить расстояние до них. Кажется, протяни руку и достанешь. Целый ковёр из звёзд, красиво, но меня это не впечатляет. Я к ним равнодушен, для меня это обыденность, ничего особенного. Я должен сделать что-то, но не могу понять, что именно. Важное дело или мелкая пустяковина — никак не вспомнить. Размышляю об этом, когда откуда-то сбоку возникает Дейдра. Она в космическом скафандре, за прозрачной полусферой шлема я вижу её лицо. Дейдра чем-то встревожена и что-то говорит мне. Но я не слышу, просто тянусь к ней, хочу взять за руку. А Дейдра отдаляется. Чем сильнее тянусь, тем дальше от меня она оказывается. Мне кажется, что теряю Дейдру, и начинаю понимать, что ничего хорошего это не значит. Не оставляю попыток, из последних сил стремлюсь нагнать её, однако становится ясно, что все мои старания обречены на провал…
Моим мечтам не суждено было сбыться. Буквально за несколько часов до старта на «Ауштру» я попал в аварию. В голове не укладывается, но причиной той аварии был Гарольд, мой пёс. Ума не приложу, какая муха его укусила, но он словно взбесился. Гарольд накинулся на меня, вцепился в руку. Не может быть такого, чтобы он хотел причинить мне вред. На этот счёт у меня есть своя теория. До сих пор уверен, что Гарольд пытался таким образом уберечь меня от чего-то плохого. Почему-то мне кажется, что верный пёс почуял неладное. То есть, такая мысль возникла у меня не в тот момент, когда всё это произошло — когда машина принялась кувыркаться по трассе, я думал вовсе не о том. Предположение появилось много позже, в больнице, когда лежал в бинтах, гипсе и растяжках, тогда у меня уже было время подумать и всё взвесить. Но я так думаю и сейчас — вот хоть убей, но никто не переубедит в обратном, ведь Гарольд предан мне до мозга костей, и вообще он — спокойный, послушный пёс.