Они ехали прямой, широкой аллеей, по обе стороны которой росли огромные эвкалипты. За деревьями царила непроглядная тьма; городская застройка кончилась еще за пару километров отсюда.
– Вот почти и приехали, – сказал Абиб, сильнее нажимая на газ.
Вскоре машина остановилась на обсаженном кустами, ярко освещенном паркинге. Абиб помог Алисе выйти и ввел ее в гигантский шатер без крыши: просто ковры, натянутые на деревянный каркас. Посередине горел огромный очаг, на длинных вертелах жарилось сразу по паре десятков цыплят. Несколько парней в белых чалмах и красных галабиях вращали металлические прутья и поливали цыплят маслом с приправами. Огромный черный суданец с тремя шрамами на каждой щеке, одетый так же, как повара, подошел к Абибу и Алисе и, низко поклонившись, провел их к одному из застланных белыми скатертями столов, стоящих вдоль стен.
– Этот ресторан специализируется на цыплятах, так что особого выбора нет. Можно я закажу за тебя? – спросил Абиб, усаживаясь на широкой скамье, а когда Алиса кивнула, заговорил с официантом по-арабски.
Суданец поклонился и отошел. Вскоре он принес два бокала холодного пива, а затем огромный бронзовый поднос, на котором громоздились цыплята, картофель фри и мисочки с соусами.
– Остро, но вкусно-превкусно! – воскликнула Алиса, попробовав ножку цыпленка, по совету Абиба политого одним из соусов, и быстро сделала большой глоток пива. Оно называлось «Стелла».
– Я всю дорогу трепал языком. Теперь твоя очередь. Расскажи что-нибудь о себе, о своей семье… – попросил Абиб.
– В моей жизни еще ничего интересного не произошло, – ответила Алиса в полном соответствии с истиной. – Ну, может, кроме этой поездки. Я не переживала безумной любви, не окончила университет, мало путешествовала. Живу с мамой и тетей. Вот их жизнь была совсем другая. Они пережили войну, у каждой из них была пылкая любовь с трагическим концом. Мой отец погиб в Америке от несчастного случая, тетин муж – на войне. Но любовью всей ее жизни был не он.
– А кто?
– Если хочешь, я тебе расскажу.
О великой любви тети Анны я узнала случайно, через два дня после похорон деда. Он умер, когда мне было шестнадцать. Я проснулась, меня мучила жажда, и я решила пойти на кухню чего-нибудь попить. Во всем доме было темно, но в кухне горел свет. Когда я вошла, то увидела: тетя сидит на табурете, блузка на ней расстегнута, а в руке она держит бутылку водки, из которой доносится тихое бульканье. Но бутылка была приставлена не к губам тети, а к животу. Тогда я в первый раз увидела, что у тети в животе круглое отверстие размером с большую монету. Я заорала благим матом.
Тетя вскочила как ошпаренная и выпустила из рук бутылку. Та упала на пол, но не разбилась. Вскоре на кухню прибежала мама – ее разбудил мой крик. Одного взгляда ей хватило, чтобы понять, в чем дело. Она что-то сердито сказала тете и быстро выпроводила меня из кухни.
Мы пришли ко мне в комнату, она села рядом со мной на кровати и рассказала, откуда у тети взялась дырка в животе. Это был единственный след, оставшийся от ее большой любви.
Молоденькой девушкой – ей тогда еще и двадцати не было – тетя влюбилась, причем со взаимностью, в одного молодого человека, которого знала с детства. У этого Михала был дар играть на всевозможных инструментах. Он мечтал стать знаменитым пианистом и концертировать по всему миру. Мама – она моложе тети на девять лет – помнила, что когда он у них бывал, часто аккомпанировал Анне на пианино: тетя любила петь. Запомнились ей и его красивые руки с исключительно длинными, тонкими пальцами. Но когда он окончил гимназию и заявил, что намерен поступать в консерваторию, его отец оказался против. Он хотел, чтобы сын учился на врача или адвоката.
Тетин любимый – а тогда уже и жених, потому что против женитьбы сына на Анне у отца как раз возражений не было, – совершенно пал духом. После очередной ссоры с отцом он решил бежать из дому. А поскольку после фортепиано он больше всего любил кларнет, то нанялся по контракту в кавалерийский оркестр кларнетистом.
Верхом он прекрасно ездил с детства – летом вообще почти не вылезал из седла, – но, к сожалению, не усвоил важнейшего принципа, обязательного для всех конных трубачей и кларнетистов: инструмент следует держать справа от конской головы. И вот, чуть только он записался в оркестр и отослал Анне первое письмо, случилось страшное. Конь, на котором он сидел, внезапно дернул головой и ударил в кларнет. Инструмент пробил Михалу горло. Не успели позвать фельдшера, как молодой музыкант скончался.