- Что, верил во все это?
- Не то, чтоб верил... - Дальмин задумался, почесал небритую щеку с уже начавшей проступать сединой. - Нет, сдается мне, не верил он. Просто интересовался всем этаким. Ну, вроде как ученые или чародеи интересуются.
- Но ведь граф не был ни тем, ни другим, так?
- Не был. Однако, согласитесь, господин Кайнор...
- "Гвоздь" и на "ты", мы же уже договаривались.
- Да. Так вот, согласись, Гвоздь, что высокие господа с тугими кошельками могут позволить себе многое. Опять же, старый граф был за Хребтом и, говорят, навидался там всякого. Меня-то самого зверобоги миловали...
- Значит, говоришь "просто интересовался"... - пробормотал Гвоздь. О! - воскликнул он, указывая кнутовищем, - вот мы и приехали. "Блудливый Единорожец", собственной персоной.
- Осталось только загнать во двор этот гроб на колесах, - вздохнул Дальмин.
- Не переживай, приятель, я помогу, - подмигнул ему Гвоздь, у которого резко поднялось настроение - ведь все шло именно так, как он задумал.
* * *
...падение - как всегда.
И разноцветные ленты.
И чужой издевательский смех; нечеловеческий. "Найденыш! Найдены-ы-ыш!"
Проваливаясь в чересполосицу бездонного сна, Фриний вздрогнул и попытался оглянуться, ведь когда-то давно именно так его и звали Найденышем.
Он увидел густой монастырский сад - ту его часть, где заросли крапивы и будяка были изъязвлены потайными ходами, о которых знали только Непосвященные. Босоногие мальчишки с расцарапанными голенями и мозолями на коленях - у них нечасто появлялся часок-другой свободного времени; а уж когда появлялся, они старались сбежать подальше от наставников обители и храмовых служек. Если это удавалось, до сумракового колокола можно было безраздельно распоряжаться самими собой и делать что угодно: играть в "лягушку" и "подбери язык", обмениваться запретными историями и сальными шуточками насчет кое-кого из монахов, наконец - дрыхнуть, не беспокоясь, что пинок ноги в деревянной сандалье разбудит тебя... - но все это лишь до сумракового колокола. Однажды Фриний (тогда еще просто Найденыш) проспал и не успел вовремя вернуться в обитель - и те двадцать розг долго потом отдавались в его спине при каждом неосторожном движении. "Строгость необходима, ибо вы служите Сатьякалу, а зверобоги не терпят ленивых и непочтительных", - гнусавил в подобных случаях наставник Сморк. ("Представляешь, - сказал как-то Найденышу Птич, - он и когда через мост к вдовушке своей бегает, небось так же тянет: "необходи-има"!" Найденыш на это только невесело улыбнулся, стараясь держаться так, чтобы рубашка не касалась рубцов на спине).
...Да ладно, в общем-то розги доставались всем, и стоять во время молитвы на горохе тоже приходилось каждому из Непосвященных - и не по одному разу! Наставники не давали спуска никому - наверное, потому что когда-то давно их собственные наставники точно так же заставляли юных Сморка, Гилроша и Туфельдра вызубривать на память десятки страниц "Бытия" или носить в треснувшем кувшине воду от дальнего родника. Но главное, никого из Непосвященных они не выделяли, не взращивали себе любимчиков: все были равны перед Сатьякалом и его служителями. Все.
Что не мешало самим Непосвященным находить себе "мальчиков для шпынянья". В большинстве своем незаконнорожденные отпрыски вельмож, Непосвященные частенько попадали сюда уже "взрослыми", в возрасте пяти-шести лет, привыкшие к тому, что в отцовских замках все над ними потешались, дворня швырялась в них каштанами и даже псы норовили при случае цапнуть за пятку. И теперь эти бастарды, от которых столь удачно избавились (и которые, сколь бы малы ни были, прекрасно понимали это), - теперь они спешили отыграться. Они вечно грызлись промеж собой, но когда дело доходило до травли других Непосвященных - не бастардов, а просто сирот, которых иногда оставляли у ворот обители, - о, тогда все ссоры бывали забыты и вельможата выступали единым фронтом!
- Эй, Найденыш-Гаденыш, кто твой отец?
- Ха, наверное, мамка зачала его от священного пера Разящей!
- Нет, от священной тени Проницающего!
- Тогда уж от тени самого короля! То-то наш Гаденыш такой гордый!
- Ну да, наследник королевской тени - это вам не абы что!
...Он дрался - молча, яростно, не жалея себя и уж тем более обидчиков. Трое, пятеро, десять на одного? - какая разница! ("Дурак ты, - говорил Птич, хлюпая расквашенным носом. - В следующий раз сам будешь отбиваться". И в следующий раз снова налетал на вельможат, тузящих его приятеля, хотя перевес все равно оставался на их стороне).
Монахи наказывали всех, кто был уличен в потасовке, не выискивая зачинщиков, несправедливо обиженных или случайно пострадавших. Всех.
"Обитель подобна семье, в ней каждый должен заботиться о каждом, вздымал к потолку узловатый палец наставник Гилрош. - В ней каждый отвечает за каждого. Запоминайте, дети!"
"И каждый обижает каждого", - мысленно, но без горечи добавлял Найденыш. К тому времени он уже понял, что глупо злиться на камень за то, что он твердый, или на воду за то, что она мокрая. Точно так же глупо злиться на своих сверстников за то, что они жестокие. Просто с вельможатами следовало разговаривать на их же языке. ("Когда-нибудь они убьют тебя", предупреждал Птич. "Им же хуже", - пожимал плечами Найденыш).
Их учили смирению; конечно, не только ему, наставники преподавали азы письма и чтения, математику, кое-какие из ремесел, знания которых могли бы пригодиться будущим монахам. Но прежде всего Непосвященные должны были усвоить смирение: сделать его неотъемлемой частью своего естества. Только тогда их посвящали в служители Сатьякала. ("Я не хочу служить Сатьякалу", однажды заявил наставнику Сморку Найденыш. "Разве кто-нибудь спрашивает, чего ты хочешь? - изумился тот. - Да и как можно не хотеть, когда все мы, сущие в Тха, служим зверобогам, так или иначе?" "Я не хочу так". - Впрочем, эту фразу Найденыш вслух не произнес, благодаря чему вместо грозивших десяти часов чтения вслух "Бытия" заработал только семь).
Пыльные привычные фразы рассыпались на губах, смысл их с каждым повторением отдалялся, превращался в ничто. "...и когда стало их Двенадцать, породили они множество отпрысков своих, кои походили на них внешне, но были меньше размерами и не обладали теми способностями, что..." Пустые слова. Найденышу больше нравились легенды, которые рассказывал Одноногий Жорэм - ветеран многих захребетных войн, в конце концов осевший в монастыре, ибо небольшое поместье его разграбили кредиторы, а дальние родственники отказались от старика: кому нужен увечный, да еще с таким скверным характером? Характер у Одноногого Жорэма в самом деле был не мед, но зато истории он знал самые разные. Слушаешь - аж дух захватывает! Особенно про фистамьеннов, про Десятилетие Сатьякального Гнева, о вымерших городах, о героях древности... Это вам не "и снизошли они во второй раз, поражая землю и воду, и людей, и строения, и скот, и нивы"; когда Одноногий Жорэм берется рассказывать, вы действительно будто собственными глазами видите все, что происходило в те годы. И совсем не важно, что старик сам-то ничего подобного не пережил... И вообще, что значит "не пережил"?! Да он каждый раз, когда рассказывает, словно заново все переживает!
Жаль только, про захребетные походы отмалчивается да отшучивается. Мол, ничего там интересного, детки, не было. И щурит глаза, постукивает ногтями по дереву костыля.
Ладно, Найденышу хватало и тех историй, которые Одноногий Жорэм рассказывал! Для воображения мальчишки они были чем-то вроде сухого хвороста, вовремя брошенного в огонь. Найденыш начинал фантазировать: а что чувствовал тот или иной человек, о чем думал, на что надеялся? Сперва это касалось только героев Жорэмовых историй, а потом мальчик стал обращать внимание и на живых людей, окружавших его. И не только на людей. Каково приходится монастырскому колоколу там, на самом верху колокольни, где всегда дуют холодные ветры, а близость к звездам делает одиночество еще невыносимее? Понимает ли овца, которую ведут под нож мясника, для чего ее собираются убить? О чем скрипит десятая, если считать сверху, ступенька на лестнице в библиотеке?