— В священные жертвы! — — восторженно зашуршало по рядам. — Пусть отродья поплатятся! Пусть поплачут кровавыми слезами!
Тех троих, что подавали прошение верховному иппэасу, тоже скрутили, еще в самом начале заварушки, и теперь всех «нечестивцев» под конвоем поволокли к Храму. Следом тронулась и процессия.
— Эй, малышка, — сказал Гвоздь. — Ты б полегче, а? В щеках мне прорех наделаешь — как я кушать буду дырявым ртом?
Она вздрогнула, извинилась и убрала ручонки. Рыжий помассировал щеку и подумал, что синяков ему точно не миновать.
Но по сравнению, допустим, с участью тех безумцев он еще легко отделался, ей-же-ей!
Ларвант Тулш утратил власть над происходящим с самого начала, когда не обратил должного внимания на неарелмцев и увлекся поисками тех двух зандробов, чье присутствие (очень, очень близкое!) он уловил. Да, Тулш был прозверевшим — одним из немногих среди нынешних паттов, — но редко когда прибегал к этим своим способностям. Ларвант Тулш предпочитал спокойный, без кошмаров сон, а если…
Впрочем, не имеет значения. Где-то здесь, на территории Храма, находились два зандроба. И отвлекшись на их поиски (заранее, кстати, обреченные в таком хаосе на неудачу), он не заметил тех, кто подавал Свендирэгу свиток с письмом «графа Неарелмского» к королю. Не заметил, растерзай его Остроклыкая, что «послы» с изъяном, ибо у одного на запястье кожа переходит в чешую, а другой не зря носит капюшон: под капюшоном-то у него на затылке растет хохолок из алых перьев!
Так уж получилось, что в толпе раньше обратили внимание на странности неарелмцев. У кого-то из них то ли шапка упала, то ли перчатка — народ углядел и рассвирепел.
И чародей еще этот…
— Брать живыми! — рявкнул «сколопендрам» Камэн Свендирэг. — Определим мерзавцев в священные жертвы! — возопил раньше, чем Тулш успел ему объяснить, почему сам медлит с приказом. Потом было поздно — и отменять безмозглое повеление иппэаса, и пытаться спасти ситуацию.
— А вы не подумали, что в толпе у этих неарелмцев наверняка есть свои соглядатаи? — разгневанно прошептал Свендирэгу патт. — И вы сами поддались на их провокацию!
— Иншгурра не будет иметь дела с каким-то сбродом нечестивцев! — отмахнулся тот. — И бояться нам тоже нечего. Мы должны поставить на место зарвавшихся зандробовых ублюдков! Раз и навсегда дать им понять, кто чего стоит!
Ларвант Тулш промолчал. Он вдруг понял, что была во всём случившемся некая странность, не дававшая ему покоя.
Тот чародей с фиолетовым шаром в руке — почему он замешкался?
— Ты видела? — шепнул Пенистый Шулль своей благоверной. — Нет, ты видела?!
Рутти пихнула его в бок кулаком и покосилась на паломников, что стояли рядом: не слышали ль? Кажись, нет.
— Видела, чего ж!
— А как он зыркал, как зыркал!
Зрелище-то и впрямь не из рядовых, такие не забываются.
Случилось, что Шулль и Рутти, пришедшие поглазеть на процессию высоких господ, стояли аккурат рядом с тем своим пошрамованным постояльцем и его… хэ-хэ… компаньоном. Ладно, ладно, не просто случилось, нарочно Пенистый поближе к этим двум пристроился. Любопытно ж!.. Он бы, может, и не пихался к ним, да Рутти любопытство разобрало, а с нею в такие моменты лучше не спорить.
Ну, стояли себе и стояли. Пенистый с супружницей чуть позади, двое голубков (тьфу, и не вспоминать бы!) впереди, значит. Который со шрамом, он всё другого, в доспехах, обламывал: только молодой вопрос задать наладится, который со шрамом цыкает на него или просто зыркает так, что даже у Шулля мурашки по коже.
Стояли, значит. Потом в передних рядах закричал кто-то, мол, гляди, посланники эти вольноземельские с зандробовыми метинами! Ублюдки! Бей их!
Вот тогда-то и вытолкался вперед тот чародей с шаром в руке. Уже и метнуть его собрался (или чего другое внушительное сделать), да зацепился, слышь, взглядом об пошрамованного и обмер. Узнал? Точно узнал! Может, прежде связывало их что-то… да не, не «может» — наверняка! И пошрамованный тоже на чародея уставился, даже имя евоное прошептал… «Кирка», что ли? — Шулль как следует и не разобрал-то.
Ну, заминочка чародею обошлась дорого. Распанахали его знатно. матушка Шуллева, уж на что мастерица была свиней резать, а и та б оценила искусников. Постоялец со шрамом, надобно сказать, мигом докумекал, чем грозят ему такие переглядки с покойным. Живо юного своего компаньона хвать под локоток — и поволок подале от толпы. И еще жест какой-то сотворил… у Шулля плохо в глазах от того сделалось, а когда Пенистый проморгался, постояльца и след простыл. Другие-то, окромя его да женушки дорогой, в тот момент глазели, как брали в плен вольноземельцев…
— Выходит, — пробормотал Шулль, — отвел он нам с тобой, милая, глаза. Выходит, и он тоже…
Тут Рутти его снова угостила тычком под ребро и велела заткнуться. Мол, на кой тебе, старый трухлявик, лишние неприятности.
Шулль и заткнулся: в самом деле на кой?!..
Лодку раскачивало всё сильнее, хотя погода выдалась вроде бы спокойная и ветра над озером не было.
— Говорю вам, господа, лучше б нам к бережку причалить, — заныл рыбак, хозяин лодки. Он уж и не знал, радоваться ему (заплатили-то прилично!) или наоборот. Качка усиливалась, а на берегу, судя по крикам да звону клинков, и вовсе недоброе затевалось. Ох, подальше б отсюда, ох, подальше б!..
— Поплыли, — тихо сказал одноглазый. — Вдоль берега, на север.
— Господа, а может?..
— Поплыли, — повторил за одноглазым другой, с крючковатым носом и ушами, что твои лопухи. — Граф Пайнурд дважды своих приказов не повторяет.
— Ну что? — спросил он чуть тише у одноглазого. Тот отвернулся, снял повязку и некоторое время сидел затылком к лодочнику, вглядываясь в удалявшийся берег. Шум там затихал, мечи уже не звенели.
Одноглазый надел повязку и повернулся к лопоухому:
— Жаль, что не приехал король, с ним у нас был бы хоть какой-то шанс. А с Камэном… ты не ошибся, иппэас даже не захотел их принять всерьез.
— Но так мы избавились от самых непокорных. Забавно, кое-кто из них даже гордился своей миссией.
— Мы рисковали, — с легким упреком произнес граф Пайнурд. Было ясно, что он не в первый раз говорит об этом. — Если бы иппэас выслушал их, если бы у посланных всё получилось, положение их только упрочилось бы.
— Мы рискуем изо дня в день, ваше сиятельство.
— Верно. Но сегодня… — Одноглазый потер лоб и, закусив губу, снова оглянулся на берег, где процессия уже продолжала свой путь к Храму. — Сегодня мы рисковали вдвойне. Я рисковал…
— Вы что-то почувствовали… им?
— Да. Там… там кто-то был… по сути, там было несколько источников, возмутивших пространственно-временную ткань. Поэтому я и не смог точно определить…
— Ваше сиятельство, я не чародей и не ученый. Я воин — и простите мне, но я спрошу как воин: это опасно для нас?
— Не знаю, для нас ли. Для меня — наверняка.
— Вы — защитник всех неарелмцев, единственная их надежда! И если вы говорите, что это угрожает вам, значит, оно угрожает всем нам.
Граф покачал головой.
— Не знаю, — повторил он. — Вполне может быть, что оно угрожает не только мне и не только неарелмцам в моей особе, Яукилд. Возможно, оно угрожает всему Ллаургину. А может, — добавил одноглазый, — я чересчур мнителен и ошибаюсь.
И он засмеялся так, что у налегавшего на весла рыбака вдоль хребта забегали мурашки.
…Итак, в 698 году от Первого Нисхождения Фриний, уже чародей пятой ступени, вернулся в Сна-Тонр Двуединый.
В городе его ждали дурные новости и письмо от Тойры. Новости заключались в том, что даскайль Конгласп погиб в тот же день, когда он, Фриний, вышел из Пелены. Погиб от разрыва сердца, совершенно неожиданно. («Как будто можно такое предвидеть!» — с удивившей его самого горечью подумал чародей.)
Также он узнал, что Держатели, разрушенные во время памятной безумной ночи, так и не удалось восстановить. Попросту не нашлось никого, кто знал бы, как это делается — возводить башни, способные перераспределять и гасить векторы напряжения во время разрывов пространственно-временного полотна. Многие даскайли были всерьез обеспокоены этим фактом и пытались теперь установить дистанционную связь с несколькими другими эрхастриями в надежде, что там отыщется если не нужный мастер, то хотя бы древние свитки, в которых описана технология постройки Держателей, — однако пока похвалиться было нечем.