— Вы правы, ваше величество. Вы, разумеется, правы. И всё-таки я бы не терял головы раньше времени…
— Вы потеряете ее в свой срок, — отрезал король. — И я — тоже. А пока что используйте ее по назначению и придумайте, как нам быть. Всего доброго!
Господин Фейсал дождался, пока шаги короля затихнут в коридоре, после чего вызвал служанку и велел принести одежду, перо, бумагу и чернила.
— Но доктор запретил вам вставать, — перепугалась девчушка.
— А я запрещаю тебе ябедничать доктору! — улыбнулся ей господин Фейсал. — Давай, неси, да поторопись. У меня, — пробормотал он, — пока я болел, накопилась уйма неотложных дел.
Господин Фейсал одевался и вспоминал сон, который мучил его уже неделю, изо дня в день. В том сне были солдаты чужой армии, сжигавшие деревни на северном берегу Ургуни, а руководил ими некий трюньилец, у которого не хватало одного уха. Во сне господин Фейсал знал абсолютно точно, что ухо трюньилец потерял не в бою, а пожертвовал им ради чего-то весьма значительного и не менее гнусного.
Одноухий в свою очередь знал, что он знает. В конце концов трюньилец настигал и убивал господина Фейсала — и тот просыпался.
Препаскудный сон.
Похоже, вещий.
Острые коготки царапали кожу, полупрозрачные крылья игриво били по носу: вставай! просыпайся!
Жокруа К'Дунель капитан королевских гвардейцев, запретник, слуга Сатьякала — открыл глаза.
Сперва он решил, что по-прежнему спит, спит и видит чудесный сон, какие в последний раз снились ему в далеком детстве. Склон холма, на котором они заночевали, был полон стрекоз — крупных, размером с ладонь, и совсем мелких, с фалангу пальца; стрекозы висели в воздухе, сидели на траве, носились туда-сюда мальчишками-сорванцами. Лучи утреннего солнца играли на их слюдяных крылышках, воздух был наполнен радостным стрекотанием.
Потом Жокруа увидел то место, вокруг которого кружились стрекозы, — и чудесный сон обернулся своей противоположностью.
А ты ждал чего-то другого, капитан?
На участке земли, расчищенном от сора и веток, стрекозы сноровисто выкладывали один за другим стебельки трав.
Вполне четкое указание, не так ли, капитан? Он приподнялся со своей невзрачной постели: нарубленные еловые ветви, накрытые сверху плащом. Рядом заворочался, но так и не проснулся Клин; протяжно, по-детски причмокнула губами Элирса, перевернулась со спины на бок.
Ясскен, неестественно вытянувшись, сидел по другую сторону от места ночлега и наблюдал за мельтешеньем стрекоз; в глазах трюньильца застыл панический ужас, левая рука теребила ворот куртки.
Примерно так же выглядел Ясскен вчера в конюшне монастыря, когда загорелась солома. Он уставился в пламя и не отводил глаз до тех пор, пока Клин и Жокруа насильно не уволокли его вниз.
В суматохе им всё же удалось не только найти свою лошадь, но и украсть еще одну. Они бежали из обители под утро, когда пожар совместными усилиями погасили и выяснилось, что жонглер сотоварищи уже уехал. Впрочем, трюньилец быстрехонько определил нужное направление: вдоль озера, на запад.
И вот теперь сидит, пялится на стрекоз.
На фистамьеннов.
Теперь…
— Вы последуете за ним, господин К'Дунель? — (Он еще спрашивает!)
— Но… это опасно. Я бы вам не советовал… простите великодушно, но…
— У нас нет выбора, — заявил проснувшийся и мигом оценивший обстановку Клин.
Стрекозы, будто испугавшись его, снялись с места и переливчатым облаком улетели куда-то на юг. Наверное, в теплые края, зимовать.
— У нас нет выбора, Ясскен. Приказ, который мы получили, не выполнен… — Клин мрачно взглянул на К'Дунеля, мол, не будем уточнять, о каком из приказов идет речь, верно?
— У меня есть основания предполагать, что жонглер отправится в Тайнангин. За Хребет. Неужели вы…
— Значит, и мы отправимся за Хребет! — отрезал Жокруа. — Мы и вы с нами, Ясскен. И даже не надейтесь сбежать. — Он потряс у него перед лицом отобранным вчера мешочком, в котором действительно лежало человеческое ухо, сухое, как тарань. — До тех пор, пока эта вещица у меня, полагаю, мы по-прежнему будем оставаться друзьями, а?
— Будем, — промямлил трюньилец, потухая.
Больше в этот день не спорили. позавтракав, чем Сатьякал послал (чуть ниже по склону лежала свежая, нетронутая оленья туша), все четверо отправились вперед по западному тракту.
«В ближайшее же время нужно раздобыть еще двух лошадей, — думал Жокруа. И денег. И — проклятие! — неужели он действительно намерен отправиться в Тайнангин?! Хотел бы я знать зачем!
И… и кого мне теперь слушаться? Я же запретник, был им… Но Сатьякал сильнее.
…неужели — сильнее?! »
Похоже, ты здорово запутался, капитан.
«Да, я запутался. Запутался… папа».
— В Тайнангин?!
— Куда же еще. Именно в Тайнангин.
— И что мы там забыли?!
Гвоздь сонно зевнул, распахнул дверцу кареты и непринужденно встрял в беседу:
— Хорошие манеры вы там забыли! Так орать поутру… Какой, к песьей матери, Тайнангин на рассвете? Спали бы вы, госпожа…
Шкиратль и Флорина как по команде уставились на него.
— А вы, — продолжал Гвоздь, ничуть не смутясь, — вы, господин маркиз, еще вчера ведь догадались про Захребетье. Если Носители воплощаются равномерно по всему Ллаургину, выходит, что здешние уже более-менее определены (опять же если верить нашему врачевателю). А те, которых здесь не нашли, найдут ученик Смутного и его снисходительные помощники. Вам, чтобы уравнять шансы, нужно ехать за Хребет.
— Не «вам», а «нам», — невозмутимо поправил его господин Туллэк, гревший руки у костра. — Матиль, например, в восторге от идеи путешествия в Тайнангин. Неужели вы оставите ее одну?
— Правда, поехали с нами, — тут же заканючила малявка. — Ну чего ты дуешься? поехали!
— Это безумие, — отрезал Гвоздь, покидая теплые недра кареты. Он захлопнул дверцу, чтобы не выпускать нагретый воздух, и попрыгал, разминаясь, — Поглядите вокруг, забудьте на время о судьбах мира и прочей лабуде — просто взгляните на то, что творится с нами. Приближается зима, перевал скоро станет непроходимым — вы хотите застрять на полпути и остаток жизни провести в горах? Или, еще лучше, сверзиться с обледеневшей тропки в какую-нибудь гостеприимную пропасть? Хорошо, хорошо! Вы минуете горы без потерь (в чем я очень сомневаюсь, но ладно, представим) — что тогда? Кто-нибудь из вас знает тайнангинский? Хм… ладно, Айю-Шун, господин Туллэк, ладно… Вы вообще помните, что наши страны, мягко говоря, враждуют друг с другом? Вряд ли там обрадуются горстке безумцев, которые намерены колесить но пустыне и искать Носителей — где? как? скольких? — они и сами-то еще не знают, но главное, конечно, добрые намерения! Которыми, как известно, выстелена вполне определенная дорога — и вы именно по ней собираетесь прокатиться. Собираетесь? — так едьте! наше вам! но при чем здесь, скажите, ребенок? Зачем она вам? Оставьте девочку в покое, я позабочусь о ней, поверьте, — а сами отправляйтесь на поиски Носителей, клада Бердальфа Морепашца, затерянных в пустыне городов — да чего угодно! Только без нас!
— А ведь он прав, графиня, — поддержал вдруг Гвоздя Шкиратль. — Я думаю, что девочку и жонглера нужно отпустить. Это будет честно по отношению к ним.
К удивлению, пожалуй, не только одного Гвоздя, графинька покраснела. Но, медленно покачав головой, заявила:
— Нет. Господин Туллэк прав. Хотя и вы правы тоже, Шкиратль. Господин Кайнор… могли бы мы с вами поговорить с глазу на глаз?
— Да, разумеется, графиня. — Он собирался было пошутить, но передумал.
Поляны, где остановились на ночлег бывшие паломники, хватило и для двух карет, и для костров, и для нескольких шалашей, срубленных людьми маркиза, мастерами на все руки. Гвоздь и графиня отошли подальше от карет и остановились у края поляны.