Только один человек был здесь в шубе, в валенках и с пушистой меховой шапкой на голове — Дед Мороз. Подняв руку, он с улыбкой приветствовал замерших в вечном вальсе мужчин и женщин. Я подошел к нему, и что-то знакомое почудилось в серых заледеневших глазах, в добродушной лукавой улыбке. Где я его видел? В какой из давно ушедших земных жизней? Помнится, только один человек в минуту тягчайших испытаний мог в кулак собрать свою волю и ободрить всех своих мужеством. Неужто он — капитан?
Какой вздор! Нет, хватит с меня миражей и галлюцинаций. Хватит чертовщины. Я выбрался из подземных лабиринтов и оказался в пространстве настолько пустом, что на невероятно долгом пути попалась лишь одна черная звезда. И вдруг вдали, в непроницаемом мраке сверкнули три искорки. Померещилось? Опять галлюцинации? Нет. Стремительно подлетев, обнаружил, что это угасающие звезды — дотлевающие угольки некогда пылавшего вселенского костра.
Я приблизился к одной из них — средней по размерам и багрово-красной, с многочисленными воронками и струйными течениями еле дышащих гранул на экваторе. В вяло колышущихся протуберанцах и всплесках я увидел, что атомов железа становится все больше и больше. Водород и гелий исчезали прямо на глазах. Ядерное топливо выгорало, и скоро звезда превратится в холодный кусок железа.
С грустью представил, как на заре своей юности она жила и пылала, лучилась радостью и светом, обогревая планеты. Одна из планет, вторая от своего солнца, еще чуточку светилась бурными ручейками и реками. Это воздушная оболочка, замерзая, недавно прошумела ливнями и стекала с холмов и гор в долины. В низинах красноватые на вид озера бывшей атмосферы на моих глазах тускнели и гасли.
Я облетел планету и по уцелевшим, занесенным снежными вьюгами городам понял, что была она обителью высокоразвитой цивилизации. Я проник в недра планеты. Нет, ее мужественные жители не прятались в подземных убежищах. Они боролись до конца. По каким-то циклопическим сооружениям, нацеленным на солнце, я догадался, что они вмешивались в жизнь своего умирающего светила, раздували атомное кострище, разгоняли наваливающиеся вселенские мрак и холод. И все же замерзли. Погибли, как солдаты в бою.
Холодно, неуютно стало на душе, и я перебрался на дневную сторону планеты, поближе к солнышку. Я присел на гладко отесанный самой природой, ее дождями и ветрами, каменистый выступ, похожий на диван с гнутой спинкой. Передо мной другой выступ. Ну точь-в-точь стол. Уютное местечко! Кругом холмистая равнина, залитая тускловатыми багровыми лучами солнца, скорее похожего на луну — разбухшую и занявшую полнеба. Но все же оно еще грело. Слева светился бурный ручеек охлажденной атмосферы. Он весело звенел меж камней, нарушая гнетущую, обволакивающую со всех сторон черную тишину.
И вдруг оттуда, из тишины и мрака, послышался голос:
— Можно с вами погреться на солнышке?
— Кто ты? — вздрогнул я.
— Такой же, как и ты, мыслящий дух. Я старец Рум.
— Милый старец! — обрадовался я. — Присаживайся. Тоскливо одному.
Рядом со мной на камне-диване возник… Дед Мороз! Тот самый, из праздничного подземного зала. В той же шубе, в тех же валенках и с шапкой на голове.
— Узнаешь разве? — грустно улыбнулся дед. — Да, это мое последнее материальное состояние. Вот уже тысячи лет стоит оно в зале.
От изумления я все еще не мог вымолвить ни слова. Приглядевшись, старец воскликнул:
— Постой! Я тебя что-то не помню на балу. Ты не наш?
— Я… я недавно мимоходом был там, — промямлил я. — Я залетел из другой Вселенной.
— Из какой же это? Любопытно. Мне казалось, что Вселенная одна.
Я рассказал о Вселенной, в которой из сотни миллиардов галактик выделяется одна. Именно о ней, о родной галактике я и рассказал, поведал, подчеркивая ее сумасбродства и странности.
— Великолепная галактика! — оживился старец Рум. — Завидую. А я вот из обычной галактики с устоявшимися, пришедшими в равновесие законами физики. Скучное равновесие. Ах как жаль, не успел слетать при жизни на вашу. А сейчас и не отыскать ее в темноте.
— Ты уверен, что Вселенная всего-навсего одна? — удивился я. — Вот этот покойник? Это же страшно!
— Не всегда она будет такая. Пройдут неисчислимые века — и оживет матушка, засияет. Но совсем другая, непонятная. И я снова вернусь там к земной жизни, буду радоваться ей, изучать. Ах, как все интересно!
— Ты, я вижу, оптимист. Оживет ли?
— Непременно оживет, омолодится.
Дед снял рукавицы и, жмурясь от удовольствия, протянул руки к угасающему солнцу, словно к углям догорающего костра.
— Сейчас будет еще теплее, — продолжал неунывающий дед. — Чувствую и слышу, как солнышко притягивает к себе самую ближнюю планету. А в ней триллионы тонн водорода, гелия, углерода. Топлива-то сколько! Топлива!
На фоне звезды и впрямь появился черный диск наплывающей планеты. Огненные щупальца, вызванные приливной волной, захватили планетку и втянули в догорающую термоядерную утробу. И оживилось приунывшее солнышко, заколыхалось жаркими языками, словно камин, в который подбросили дров.
Старец Рум потирал руки, улыбался и вдруг предложил:
— А не попить ли нам чайку?
— Чайку?
Дед Мороз, взглянув на мое ошарашенное лицо, рассмеялся и резво побежал к низинке, куда стекала сжиженная атмосфера, похожая сейчас на расплавленный металл. Дед поставил неведомо откуда взявшийся чайник на камни, меж которыми искрился светящийся ручей. Через минуту-две в чайнике закипела вода. Крышка чайника запрыгала, из носика повалил пар.
Старец Рум вернулся к нашему камню-столу и налил в стаканы дымящийся паром чай. Я отхлебнул раз, потом другой, и заговорила память былых времен, закружилась голова от сладкого аромата. Попивая чай, Дед Мороз причмокивал и блаженно жмурился. «Сластена и лакомка», — подумал я и невольно воскликнул:
— Капитан! Вспомни же наконец себя. Это же ты, наш лучший капитан-световик. Вспомни нашу галактику с ее космическими морями и наш фрегат под световыми, звездными парусами. А помнишь, как мы в твоей каюте пили точно такой же чай? Чай-то ты вспомнил, его прежний аромат. А себя? Себя вспомни!
В лице деда что-то дрогнуло, в глазах мелькнула тень. «Вспоминает, — надеялся я. — Копается в своей потревоженной памяти».
— Нет. — Подумав, дед пожал плечами. — Что-то вроде шевельнулось… Но это не то. Совсем не то. И откуда у тебя такая странная мысль?
Я высказал предположение, что капитан после Великого Ничто, в котором одновременно побывал и я, случайно попал в далекое, очень далекое прошлое вот этой ныне скончавшейся Вселенной. Звездный мир был тогда в расцвете своих сил, и капитан прожил вместе с ним несколько земных жизней на разных планетах. В этих метаморфозах немудрено утратить память о своей бытности капитаном звездного фрегата. Наконец в своей последней жизни он вернулся — такие случаи в космических судьбах бывают часто — к телесному облику капитана. А главное — вернулся его прежний душевный строй и привычки, которые так знакомы мне.
— Нет, это не про меня, — рассмеялся дед. — Капитаном я никогда не был. Но хорошо помню, что был профессором университета. И вот однажды весной меня поразила рассада растения, похожего на помидор. Рассада росла в горшочках на моем письменном столе. Работая, я наблюдал, как растение медленно поворачивает свои бледно-зеленые, еще хиленькие листики к свету, словно выглядывает в окно. Растение будто охорашивается, улыбается и тянется, так и тянется к солнцу, ловит и пьет его лучи. Оно живет и ощущает! И вдруг меня озарило — это же первое ощущение и первое, еще робкое пробуждение космической души!