— Справимся сами! — кричали они, когда наши корабли сблизились. — Попутного вам света!
— Ветра! Сначала крепкого ветра! Штормового! — воскликнул в ответ юнга, глазенки его сияли от счастья.
«Шторма ему захотелось. Вот уж действительно сорванец», — подумал я, и сердце сжалось от недобрых предчувствий.
Но дни шли за днями, и ничего дурного с нами не случилось. Погода стояла прекрасная, штормов не было. С первыми лучами солнца на палубе появлялся боцман и, дымя трубкой, с усмешкой наблюдал за старпомом. Тот каждое утро в одних трусиках выскакивал из своей каюты, делал пробежку, потом обливался холодной водой и с удовольствием растирался полотенцем. Нравилось мне его стройное тело с белой атласной кожей, на которой видны были красные подпалины и сизо-багровые рубцы — следы горящих углей и кипящей смолы.
— Слышал от капитана, что ты ненавидишь материю, — сказал я как-то ему. — А сам, как нянька, ухаживаешь за своей плотью, за этой живой материей.
— Из ненависти ухаживаю. Не терплю, когда живая материя начинает болеть и доставлять мучения, — ответил старпом. Лицо его вдруг исказилось, он злобно погрозил небу и прогремел:
— У, как я ненавижу ее! Ненавижу.
Капитан прав: старпом люто, до умопомрачения ненавидел Вселенную. Подтверждением тому послужила сцена, нечаянным свидетелем которой я был.
Однажды ночью я вышел на палубу. Фрегат бесшумно скользил мимо одного из южных архипелагов. Недоброй славой пользовались эти острова, населенные дикими племенами.
К моему удивлению, из своей каюты крадучись вышел старпом. Что ему делать, когда стояла редкая тишина и достаточно одного матроса у штурвала? Я спрятался за приоткрытой дверцей камбуза и стал наблюдать за его более чем странным поведением.
Старпом зачем-то погасил сигнальные огни, потом подошел к штурвальному, а им был долговязый Хендис Хо, и в знак молчания приложил палец к губам.
— Лево руля, — еле слышно прошептал он, и корабль начал бесшумно подходить к одному из островов. Я поморщился: на его берегу вокруг костра полуголые дикари плясали и справляли людоедское пиршество.
Старпом подошел к борту и остановился недалеко от меня. Я притаился в тени. Лунные лучи серебрились и, отражаясь от воды, высвечивали из тьмы лицо старпома, казавшееся бледно-голубым и страшным. Оно кривилось не то в торжествующе-злобной, не то в страдальческой усмешке.
— Изумительный пир. Как это прекрасно и мило, — послышались его странные слова. Он взглянул вверх, ткнул пальцем в звездное небо и повысил голос: — Это твоих рук дело. Любуйся, дьявол! Торжествуй, людоед!
Тем временем дикари подтолкнули к костру очередную жертву — пленного или, может быть, даже своего соплеменника. Под грохот барабанов, с радостными воплями и с невероятной ловкостью у человека оторвали ногу и на глазах визжащей от боли жертвы поджарили и съели. Начали отрывать руку…
В голове у меня помутилось, к горлу подступила тошнота. Я закрыл глаза, и в это время старпом… дико захохотал.
Я вздрогнул. Скованный ужасом, с усилием открыл глаза, и… никого! На палубе пусто. Остров далеко позади, лишь на парусах плясали отсветы его еле видимых костров. Неужели этот кошмар мне померещился? Я подошел к Хендису Хо и спросил:
— Старпома на палубе не видел?
— А что ему тут делать? — ухмыльнулся он. «Врет», — подумал я, оглядывая палубу. Никого.
Я спустился в каюту, попытался заснуть. Спал плохо. Жуткий старпомовский хохот преследовал меня и во сне. Я вскрикивал, просыпался и снова засыпал.
Утром старпом бегал по палубе, весело обливался водой и выглядел прекрасно отдохнувшим. И я постарался убедить себя, что ночной кошмар мне просто приснился. Во всяком случае, нужно было это сделать: без душевного равновесия какой из меня штурман? Ведь следующим утром, еще в предрассветных сумерках, предстоял переход в космический океан.
После обеда мне удалось неплохо выспаться, а после полуночи я сам встал у штурвала и, поглядывая на небо, держал курс в том направлении, где пылал Аларис — наш первый ориентир и могучий источник светового ветра. Он уже догорал и уменьшался в размерах. Такие периодически гаснущие и снова возгорающиеся звезды пришельцы называли цефеидами. Наконец Аларис погас и стал еле видимым среди других звезд. Но зато в качестве ориентира, словно вынырнув из воды, появились две луны. И там, далеко за горизонтом, тяготение двух лун и еще невидимого отсюда солнца создавало накладывающиеся приливы. Волны земные и космические смыкались, возникали воронки, горловины и мостики. Вот по ним-то и надо провести корабль в звездный океан. Мне вроде бы не привыкать, но каждый раз я ждал этой минуты с волнением.
Остальные члены экипажа еще отдыхали. Первым должен появиться боцман. Сначала подумал, что он опаздывает. Но нет, морской волк надежен и точен, как его неизменный хронометр. Он поднялся на палубу, вытащил из кармана хронометр величиной с кулак и знаками показал мне, что еще рано. Коренастый и сутуловатый, он ходил по качающейся палубе до того уверенно и невозмутимо, будто всегда жил в одном ритме со всеми морями — и земными, и космическими, с их ветрами и бурями. Боцман еще раз посмотрел на хронометр, потом на небо и на трубе заиграл побудку.
Матросы высыпали на палубу, и послышалась команда старпома:
— Убрать ветровые паруса, подготовить световые! Приказы его, ясные и точные, команда выполняла быстро и умело. А на капитана любо-дорого смотреть. Поглядывая на луны и розовеющие облака, он улыбался и потирал руки.
«Лакомка», — подумал я. Приближались сладостные мгновения, когда раскрывался его талант.
Управляя штурвалом, я перевалил через одну земную волну, потом через вторую и коснулся первой космической… Наступил звездный час капитана!
— Поднять лунный! — приказал он каким-то особенно ласковым голосом.
Лунным капитан называл парус у бушприта. Он был У него одним из любимых. Широкий треугольный парус затрепыхался и наполнился лунным светом. Верхушки мачт порозовели, и настала очередь солнечных парусов.
— Фок-брамсель! — воскликнул капитан и взмахнул рукой.
На вершину фок-мачты взлетел парус и, порозовев, выгнулся под лучами встающего солнца. Команды капитана, подкрепляемые выразительными жестами, следовали одна задругой. Паруса взлетали вверх, в нужный момент заменялись другими. Капитан дирижировал ими, как оркестром.
— Артист! — с восхищением и завистью прошептал старпом.
Штурвал в моих руках даже не дрогнул, солнечный ветер без рывков, легко и плавно перенес нас из земного океана в звездный.
Матросы, махая руками, прощались с родным солнцем. Стремительно удаляясь, оно уменьшилось до размеров раскаленного ореха, потом зернышка и вскоре совсем затерялось среди других звезд. Слабенькие лучи его уже ничем нам не помогали. Световые паруса повисли. Но тут подоспел наш любимец Аларис. Он вновь начал раздуваться, разгораться и наполнил паруса неистовым оранжевым светом. Становилось жарко. Снасти вибрировали, как натянутые струны, мачты гнулись и скрипели, паруса, казалось, вот-вот сорвутся и, подхваченные световым ветром, полетят, как сухие осенние листья…
Но капитан знал свое дело. Фрегат мчался, покачиваясь на пологих волнах, взлетая на гребни с пеной, похожей на обычную морскую. Аларис гнал нас, но и сам удалялся, уменьшался и вскоре погас. На черном бархате неба выступили звезды, заглушённые ранее полыхающим светом Алариса.
— Торжественная минута, — сказал боцман, топтавшийся около капитана. — Надо бы это дело отметить.
— Ладно уж, валяй, — усмехнулся капитан.
- К орудиям! — весело крикнул боцман. Фрегат качнулся от залпа бортовых пушек. По морю прокатился грохот.
Через несколько дней (сутки мы отмеряли по земным часам) корабль набрал скорость, близкую к световой. Аларис скрылся за горизонтом. Паруса, а ими маневрировал уже старпом, наполнялись лучами многочисленных светил, разбросанных в черных глубинах мироздания. И каких только звезд не было: голубые, оранжевые, изумрудные… Красота неописуемая! Меня так и тянуло запечатлеть ее на холсте. Собрался уже пойти за этюдником, но, увидев расхаживающего на шканцах старпома, передумал. Этот дьявол опять будет торчать за спиной и с удивлением взирать на картину. А тут еще на палубу выскочил матрос с расширенными от ужаса глазами.