— Дедушка, где же ты?
Руди присел на корень и стал ждать. Минут через десять перед ним возник дед — улыбающийся, весело потирающий руки. Сапоги чистые, на штанах ни малейших признаков болотной тины и водорослей.
— Уж не побывал ли ты у Толика?
— Угадал, шельма, — рассмеялся дед. — Погостил я на обратном пути у сынка. Там и почистился. Старая ольха хоть и глупа, но добра и заботлива. Помогла мне выбраться из болота и перейти еще дальше вниз во времени к своему давнему знакомому, к кудрявому, нарядно одетому дубу. Вот уж дуб так дуб. Болван страшный. Зачем, спрашивает, шляешься по векам? Дома не сидится? Переправить меня вниз отказался. Но я уломаю его.
Но шли дни, а дела у деда с дубом не ладились.
— Не буду, говорит, шататься по векам, — хмурился дед. — Мне, дескать, и здесь хорошо. Пью корнями вкусные соки, ловлю листьями солнечные лучи. Живу, говорит, ощущениями, растительной жизнью.
Тьфу, животное! Скотина! Сам красный, язык заплетается. Ушел он, а я стал исследовать почву. И что ты думаешь? Рядом лужа с застоявшейся водой, с прелыми листьями и прочей дрянью. Дуб нащупал корнями под лужей хмельные соки и посасывает. Он пьяница, негодяй! Забулдыга!
Приближалась осень, и настроение у деда все больше портилось: у дуба запой! И Руди временами охватывало отчаяние. К этим неудачам прибавилась еще одна беда — Катя заболела. Однажды она закашлялась, и на носовом платке, который она поднесла ко рту, Руди увидел кровь.
— Туберкулез! — испугался Руди.
— Он у меня давно, еще с концлагерного детства. Но ты не переживай, — ободряла Катя. — Осенью мне станет лучше.
Сухой солнечной осенью ей действительно стало лучше. Но желтели листья, не за горами зима, и Руди торопил деда.
— А нельзя ли обойтись без этого дурака дуба?
— Никак нельзя. Но вот что я узнал. Недалеко от дуба живет секвойя, старая-престарая. Ей за тысячу лет. Еле ковыляет с палочкой около своего дряхлого ствола. Но лет сто назад она была покрепче и не раз уходила в далекое прошлое. И знаешь куда? В мезозой, в эру динозавров. Там она подружилась с молоденькой магнолией, девочкой красоты просто неописуемой. Однажды ночью они видели что-то непонятное и страшное, наступившее во время или чуть позже вспышки сверхновой звезды…
— Сверхновой! Ты же не раз показывал нам на экране именно вспышки сверхновых. Ты что-то знал?
— Лишь догадывался, что именно с такими историческими моментами связано для вас что-то важное. И я намекал: корень зла там, в моменты взрыва. Ищите!
Думайте! Но толком я ничего не знал. Среди нас, живущих во времени, ходили смутные слухи, чуть ли не сказки, что в далеком прошлом со вспышкой сверхновой связано что-то жуткое. Представь такую картину: невиданной силы ураган, вместе с ним в мезозое появляются призраки-люди. Не удивляйся, именно люди, но как бы несуществующие. Их двое, днем они не видны, но слышны их голоса. Ночью же они чуть заметно светятся и мерцают. И вдруг взрыв сверхновой, она пылала ярче Солнца несколько дней и ночей. Звезда угасла, исчезли и призраки-люди. Они растворились, будто ушли в яйца динозавров и выросли… Нет, не могу поверить. Люди выросли динозаврами! Хоть и стара секвойя, но не похоже, что она выжила из ума. Нет, ясность мысли у ее необычайная. И в то же время… Можешь представить разумных динозавров? Эти огромные ящеры, по ее словам, рычали друг на друга и переругивались на человеческом языке. Откуда знает старуха этот язык, одному Богу известно. Но старуха мудрая, прожила тысячу лет и многое повидала, о многом думала. Поверим ей в этом. Но дальше на планете пошла такая чертовщина, что старуха растерялась. Говорит, что разобраться может не дерево, а только человек.
— И ты рассказал ей обо мне?
— Рассказал. Глазенки у нее так и засветились. «Познакомь меня с ним. Познакомь!» Вместе, дескать, и разберемся. Подозревает, что вместе со сверхновой высадился какой-то нехороший десант, скверно повлиявший на судьбу планеты.
— Отец! — воскликнул Руди. — Вспомнил! Отец говорил, что вместе с излучением сверхновой звезды на планету обрушилось космическое зло. Какой ты был Умница, папа. А я-то, дурень, думал, что это суеверие.
— И я чувствовал, что со сверхновой связано что-то очень дурное.
— Теперь задача упрощается! — с воодушевлением подхватил Руди. — Теперь нас интересует только одна сверхновая. В мезозое! Когда ты меня отправишь к динозаврам?
— Не торопись к ним, — усмехнулся дед. — Я разведаю более короткую и сухую тропинку к старухе секвойе. Не тонуть же тебе в болоте, в котором уютно устроилась ольха. А без нее, похоже, не обойтись. Как быть? Подумать надо.
Но вот золотой метелью отшумела осень, оголились леса, а дед все бродил по дорогам прошлого. Однажды, когда уже запорхали первые снежинки и на старом тополе зябко дрожали последние листочки, дед пришел в валенках, в меховой шубе, с посиневшим от холода носом.
— Тепло там у них. Вечное лето, — поеживаясь, сказал дед. — А я вот замерзаю здесь. Уходить мне пора в зимнюю спячку. Грустно? Но что поделаешь, потерпи уж, дружок.
Пришлось покориться. Наступила зима. Но как только стаял снег, Руди зачастил на берега реки и в тополиную рощу. На лугах проклюнулась свежая, изумрудно-зеленая травка. Ивы, словно дымом, окутались первой листвой, зацвели на них пахучие сережки. В роще появилась на тополях нежная и клейкая зелень. Но старый тополь все чернел полыми сучьями.
«Уж не умер ли дед?» — со страхом подумал Руди.
Наконец и у старика набухли почки, и через несколько дней, догнав своих собратьев, он уже вовсю шумел листвой, переливаясь на солнце серебром.
«Родной ты мой», — обрадовался Руди, увидев однажды утром деда сидящим на просохших корнях.
— Погреться вышел, — сказал дед, улыбаясь встаю щему солнцу.
— Да ты помолодел, дедушка. Посвежел.
— Но-но! Не льсти, — ухмыльнулся дед. — Знаю тебя. Все торопишь меня, торопыга. Вот окрепну я, наберусь силенок, и тогда возьмемся за дело.
Но дело пришлось надолго отложить. Весной у Кати резко обострилась болезнь. Однажды у нее горлом пошла кровь. «Скоротечная чахотка», — помертвев от страха, подумал Руди и побежал к деду.
— Так уж сразу и скоротечная, — хмуро возразил дед запаниковавшему Руди. — Вот найду нужную травку, молоденькие цветы, сделаем отвар, и сестренке твоей станет лучше.
Дедовы настойки на какое-то время помогли. Кровотечение остановилось, но Катя все еще покашливала.
— К черту все дела! — стараясь ободрить сестру, да и себя тоже, воскликнул Руди. — Отправляемся в наше бунгало. Фруктов еще нет, но есть синий океан и целительные синие ветры.
На Лазурном берегу все цвело и благоухало. Катя с книгой в руках с утра усаживалась в кресло-качалку и посмеивалась над заботливым, потешно хлопотливым Мистером Греем.
— Благородная леди, — извивался в любезностях Мистер Грей. — Чего изволите? Неужто апельсинчиков?
На авиетке он умчался на юг и вскоре выложил перед креслом на желтый песок такие же желтые лимоны, оранжевые апельсины, румяные персики и пару огромных кокосовых орехов. Катя утолила жажду кокосовым соком и воскликнула:
— Руди, мы пропали бы без Мистера Грея! Наградить его, что ли?
— Прекрасная мысль, ваше сиятельство. — Руди Учтиво поклонился. — Мы присвоим ему звание маршала.
Руди слетал к кораблю и достал из его музея старинный орден — огромную, сверкающую драгоценными камнями звезду. Вечером, когда над горизонтом океана оранжевой люстрой повис великолепный закат, на пляже гремели марши. Под старинный гимн Руди прикрепил орден на грудь ликовавшему Мистеру Грею.
Так, с шутками и детскими забавами пролетели весенние дни. Руди радовался, видя, как на пополневших и загоревших щеках сестры растаял нездоровый румянец. Но душным летом с океана потянулись влажные туманы, и Кате опять стало хуже. Пришлось вернуться. Но ни привычный умеренный климат, ни заботы брата, ни мудрые советы деда не могли остановить прогрессирующую болезнь. Ранней осенью Катя умерла. В отчаянии Руди метался от деда к свежей могилке и обратно.