Выбрать главу

Почему беседка сохранилась, если города и села исчезли? Она как будто даже помолодела.

Я поднялся в небо, где парил и звенел жаворонок. Откуда ни возьмись, к нему подлетели два мальчика. Из облаков они вынырнули, что ли? Подражая птицам, они взмахивали руками, словно крыльями, кружились вокруг жаворонка и хохотали. Потом, резвясь и купаясь в воздушном океане, ребятишки начали снижаться. Снижался и я. Ребята опустились на холм, вошли в беседку и… пропали! Я за ними…

ПАСТУШЬЯ СВИРЕЛЬ

Передо мной открылся дивный город, будто сотканный из нитей хрусталя и цветного тумана. Дворцы и жилые здания, легкие как облака, сверкали куполами, искрились шпилями. Я спустился из беседки на улицу и кинулся за пацанами, только что кувыркавшимися в воздухе. Хотел спросить их, где я? Обращаться к взрослым постеснялся. И вдруг опомнился: меня же никто не услышит. Меня вообще нет в материальном мире. Я — внетелесный дух, которому надо самому осваиваться в этом мире.

Я глянул вверх. Вот и похожее на гитару облако, из которого вылетели ребятишки, и звонкоголосый жаворонок висел в небе тот же самый. И внизу та же река и те же холмы. Только город откуда-то взялся. Из цветов и трав он вырос, что ли?

Вдоль реки тянулись гранитные набережные и своей тяжеловесностью несколько портили ощущение невесомости, воздушности улиц и зданий. Но мосты, паутинно легкие и ажурные, дугами перекинувшиеся через реку, мне понравились. Я поднялся на один из них и осмотрелся. Город небольшой, за изгибом реки в золотистой дымке угадывалась его окраина. Я пошел туда, то и дело оглядываясь назад. Купола и шпили слегка затуманились. Я шагнул еще дальше, и город исчез совсем, словно рассеялся в воздухе, в травах и цветах.

Чудеса! Не хотелось думать о параллельном пространстве, о других измерениях и прочих ученых вещах, не хотелось портить ощущение сказочности. Я шел вдоль пустынного песчаного берега, и волшебство продолжалось. Из воды, смеясь и охорашиваясь, выбрались сказочные речные девы — светловолосые зеленоглазые красавицы в нарядных платьях. Наверняка русалки.

Молоденькая русалочка оглянулась по сторонам, сложила ладони рупором и крикнула:

— Ау! Где вы?

Из рощи выбежали мальчишки и девчонки с цветами в руках и завопили:

— Русалки пришли! Ур-ра!

«Ну и ну. Ко всему этому мне надо привыкать постепенно», — подумал я и взлетел в небо. Облако разлохматилось, из гитары расползлось во что-то бесформенное. Да и серебряный колокольчик — жаворонок, старательно исполнявший звонкие песни, видимо, утомился, камнем упал вниз и сел на тот же холмик, на котором недавно был дворец растаявшего города.

То снижаясь, то взмывая к облакам, я летел на север, видел озаренные солнцем луга и рощи. Изредка попадались люди, но строений по-прежнему никаких. Наконец мелькнула внизу старинная часовенка. «Наверняка здесь город», — усмехнулся я и, снизившись, вошел в часовенку. И точно — стройные колоннады дворцов, дремлющие в нишах статуи… Город! Не такой модернистский и воздушный, как предыдущий, с более строгими классическими ансамблями. Но понравился он мне больше. На улицах ни автомашин, ни движущихся тротуаров. Люди ходили пешком. А те, кто торопился, летали, как птицы. Я увязался за одним такимспешащим субъектом, вместе с ним влетел в раскрытое окно многоэтажного здания и очутился в какой-то лаборатории. Люди сидели за пультами, склонялись над приборами, о чем-то спорили. Язык мне был знаком, но толком понять жизнь людей мне не удавалось.

«Нет, учиться мне надо у малышей, у дошколят и первоклашек», — с усмешкой подумал я, вылетел в окно и парил над куполами и крышами. Искать школу не стал. Познакомиться с малышами лучше всего где-нибудь на воле. Я взлетел еще выше, почти к облакам, и город, затуманившись, исчез. «Вот так-то лучше», — обрадовался я и спустился вниз. Та же река, но ни набережной со статуями, ни мостов. Первозданная река с довольно заболоченными берегами, с осокой и камышами. Вряд ли здесь найду малышей.

Полетел дальше. Промелькнули рощи, озера, и на берегу небольшой речки увидел… нет, не какую-нибудь крохотную беседку или часовенку — вход в город, а большую церковь с золотистыми куполами и крестами. Но самое удивительное: вокруг церкви — старинное село. Оно не пряталось в цветущих травах (вернее, в иных пространствах), а вольготно раскинулось вдоль речки. Невидимкой я шагал по улице, не потревожив, разумеется, ни одной пылинки. По сторонам белые уютные хаты, под крышами которых гнездились шумные воробьи. Зашел в одну из хат и увидел за столом человека средних лет с чуть заметной сединой на висках. Человек что-то писал. Я присмотрелся: стихи! Поэт искал вдохновения в деревенской тиши. На столе ни пишущей машинки, никакой компьютерной техники. Поэт писал гусиным пером! «Вот оно что! Ностальгисты, — догадался я. — В селе живут люди, тоскующие по старине».

Поэт хмурился. Рифма у него не наклевывалась, что ли? Он рассеянно посматривал в окно. Там, на завалинке, воробьи затеяли крикливую возню. Поэт улыбнулся им и стал торопливо писать. Позавидовал я ему, его вещественной жизни. Еще больше позавидовал босоногим мальчишкам, с визгом промчавшимся по пыльной дороге. Наверное, очень приятно бежать босиком по мягкой, прокаленной солнцем пыли.

Незримым ветром я погнался за ребятишками. За околицей села они уселись на берегу речки и заспорили о травах и цветах, о таящихся в них… знаниях!

Ослышался? Нет, ребята всерьез говорили о том, что в каждом дереве и каждой травинке живут мысли и знания.

— Только вот прячутся они от нас, — пожаловался белобрысый малец, которого звали Василем.

Его приятель Андрей утешал:

— Ничего. Скоро пойдем в школу и научимся брать у трав и цветов все, что захотим.

— И стихи тоже?

— Конечно. Смешной ты, Василь. Тебе бы только стихи. А я вот хочу все знать о звездах, — мечтательно сказал Андрей.

— О звездах даже тетя Зина не все знает, — возразил Василь. — А вдруг это она? Слышишь?

Вдали за рекой, за полями и рощами кто-то пел. Ребята прислушались и закричали:

— Она! Фея! Бежим!

Я опередил их и за березовой рощей обнаружил девушку с каким-то удивительно ясным лицом. Прямо-таки не лицо, а утренняя заря. Напевая, девушка ласкала цветы, и, когда наклонялась, синие васильки, казалось, улыбались ее таким же синим глазам, как своим родным сестрам-близнецам. «Не девушка, а цветущий луг, — подумал я. — Вот уж фея так фея».

Услышав топот, девушка замолкла. Вскоре из рощи выскочили запыхавшиеся ребята.

— А, это вы, — с приветливой лукавинкой сказала девушка. — Что-то давно ко мне не приходили. Забыли меня, нехорошие.

— Ну и обманщица ты, тетя Зина, — обиделись ребята. — Сколько раз приходили, а ты все пряталась.

Невидимкой я присел рядом с ребятами и из их беседы с феей понял, что вся планета стала волшебной сказкой. И не сама по себе возникла она, а сотворили се люди, сделали так, что цветы, травы, деревья — вся биосфера выполняла работу гремящей и коптящей техносферы. Биосфера заменила заводы, хранила в своих таинственных недрах все нужные людям вещи и накопленные веками знания. Нет, это не какая-то искусственная природа, она возникла и развивалась самым естественным путем. С помощью людей, конечно. Она даже думала, подсказывала людям идеи и гипотезы. Не случайно биосферу сейчас называли Сферой Разума.

Я вскочил, невидимкой скакал вокруг ребятишек, спорящих с тетей Зиной, и ликовал. Ай да я! Ай да молодец! Это ведь я, когда был страдальцем Руди, вызволил сказку из небытия, обратив Окаянную в ничто.

А не рано ли я радуюсь? Не превратилась ли Земля в разновидность планеты Счастливой, а жители ее в нежащееся, по выражению Старпома, «стадо динозавров»? Я еще раз побывал в городах, присмотрелся. Нет, я попал не в страну вечных песнопений и бездумного блаженства. Я заметил в людях много общего с Руди, какую-то одухотворенную целеустремленность. Удач и радостей у них, конечно, неизмеримо больше, чем у Руди. Но и они знали горечь потерь. Особенно в космосе.