Но Лили рядом со мной нет.
Я оглядываю зал. Потом еще раз. Ее не видно. Иду в ближайший туалет. Там ее тоже нет. Возвращаюсь в зал — мое место уже занято, и бывшее Лилино тоже. Она не должна была отходить от меня. Такой был уговор. Неужели я отключилась, по-настоящему заснула? И она решила, что может позволить себе такое поведение? Я прохожу всю ресторанную палубу, но Лилю не нахожу. Я возвращаюсь в каюту, и с каждым шагом во мне закипает злость. Я уверена, что Лиля там. Больше ей быть негде. И она просто бросила меня посреди зала, не предупредив.
Когда я подхожу к двери каюты, злость во мне почему-то сворачивается в маленький шипящий клубок и почти затихает. На смену ей приходит какой-то безотчетный страх. В смятении я неправильно засовываю ключ-карту в замок каютной двери. Раз, другой, огонек мигает красным, рука машинально, отдельно от мозга, переворачивает карточку, дверь наконец поддается. Я вваливаюсь в каюту, захлопываю дверь и чувствую, что у меня начинают болеть глаза. Может быть, я даже наполовину ослепла, потому что как иначе объяснить то, что я вижу? Точнее, то, чего не вижу. Лилин фирменный беспорядок — переворошенное постельное белье, скомканная одежда, разбросанные вещи, наполовину вывалившееся содержимое рюкзака, торчащего из-под койки — исчез, оставив после себя ослепительную белизну чистых нетронутых простыней и абсолютно пустого прикроватного столика. С каким-то нездоровым отчаянием я шарюсь по каюте, но не нахожу никаких следов недавнего Лилиного пребывания — ни розового рюкзака, ни брошенной расчески со светлыми волосами между зубьев, ни даже зеленой жвачки на столике. Ничего.
Лилю похитили и замели все следы, бьется в голове новая мысль, вытесняя первую, спонтанную — я схожу с ума.
Я бегу на ресепшен, чтобы они сделали объявление по громкой связи и помогли найти Лилю. Запыхавшись, не успев отдышаться, вываливаю на администратора за стойкой нашу невнятную историю (были вместе — Лиля пропала — не могу найти — никаких следов — помогите). Потом приходится повторить все с начала и более внятно. Администратор делает объявление (и Лиля, которая должна, просто обязана это услышать, надеюсь, очень скоро подойдет к ресепшену). Стучит по клавиатуре. Что-то мне говорит.
— Что, простите?
— Дайте, пожалуйста, вашу ключ-карту.
Я машинально лезу в карман джинсов, вытаскиваю карту и кладу ее на стойку. Хочу сконцентрироваться на чем-нибудь, на чем угодно, но не выходит — мысли мечутся, как стая маленьких рыбок.
— …больше никого.
— А?
— В вашей каюте зарегистрированы только вы, больше никого.
— Нет, это какая-то ошибка, — начинаю злиться я. Сейчас только документационной путаницы не хватало. — Лиля зарегистрирована со мной.
Уголки губ администратора опускаются, он снова стучит по клавишам. Потом качает головой.
— Простите, но…
— Мы вместе пришли в порт, вместе зарегистрировались и вместе заселились в нашу двухместную каюту, — перебиваю я. — И полвечера мы были вместе. А теперь я не могу ее найти.
— Правда? — почему-то спрашивает администратор, как-то подозрительно на меня косясь. И, видимо, поняв по моему перекосившемуся лицу, что не дождется ответа на свой идиотский вопрос, добавляет:
— У вас одноместная каюта. Может, вы что-то перепутали?
В голосе звучит искреннее сожаление. Ну да, думаю я. Ты считаешь, что я перебрала и несу бред? Но бред сейчас несешь ты. Именно это я собираюсь сказать, когда администратор поворачивает ко мне монитор, и слова застревают где-то под языком. На экране — мой номер каюты. Мои паспортные данные. Только мои, не Лилины. И сбоку в информационной колонке — такие знакомые фотографии моей каюты.
Моей одноместной каюты.
Словно во сне я виновато улыбаюсь, забираю свою ключ-карту и возвращаюсь на свою палубу. Подхожу к своей каюте. Первая шестерка номера на двери перекосилась и съехала, свесилась, превратив каюту в 9999. Спокойствие. Руки не трясутся, поэтому дверь открывается с первой попытки. Все по-прежнему. Мои вещи на своих местах. Сумка — на столике. Куртка — на крючке. Шарф закинут на верхнюю полку. На тумбочке открытый пакет сока, из-за которого мы поспорили с Лилей. Она хотела апельсиновый, а я — томатный. Сок, кстати томатный, хотя мне казалось, что я уступила Лиле. Из-под кровати торчит дьютифришный пакет. Из-под кровати. Одной-единственной.
Наверное, начинается качка, потому что каютный пол вдруг начинает уходить у меня из-под ног. Я хватаюсь за ручку двери в душевую, чтобы не упасть, и дверь открывается. Хотя я еще не мылась, кабинка выглядит как парная, стекло и зеркало запотели, кафель мокрый, на полу валяется скомканное полотенце. Я проветриваю душевую, пытаясь унять дрожь в ногах и отогнать мысли о том, что надо бросать пить, сейчас или никогда, уже действительно пора, и тут в рассеявшейся парной на зеркале проступают четкие буквы. Сердце на секунду сжимается от ужаса, а потом радостно бьется в припадке облегчения: я не сошла с ума. Это все Лиля. Не знаю, как она это провернула. Но знаю, что это, несомненно, ее почерк, и послание ее столь же несомненно: