Выбрать главу

— В одно время у вас был голубой “остин”, не правда ли?

— Верно. — Глаза Вэл сузились.

— А можете вы вспомнить регистрационный номер?

— Нет, вряд ли. Не смогу.

— Он случайно не начинался с цифр три, один и пять?

— Я не помню.

— Мисс Твайлер, Атена Пополус записала “Б.А., три-один-пять” на спичках, которые оказались у нее в баре “Бул энд Беар”. Почему, как вы думаете, она это сделала?

— Не имею ни малейшего представления.

— А вы были в баре “Бул энд Беар” в ночь на двадцать третье апреля тысяча девятьсот восемьдесят второго года, то есть тогда, когда приезжали в Оксфорд на собеседование?

— Да, я заезжала в какой-то бар, чтобы перекусить по дороге обратно в Пирсонс-холл. Но я не уверена, что была именно в называемом вами баре.

— Знаете ли вы некоего Камерона Хардвика? Впервые Вэл, казалось, немного дрогнула.

— Не уверена, может быть.

— Владелец гостиницы “Барлейнек Инн” может подтвердить, что вы с ним регулярно виделись там в течение всех последних десяти лет.

— Это все так и было до моего обручения с Филиппом.

— Нет, не совсем так, в последний раз вы пили с Хардвиком чай в его номере в прошлую субботу.

— Я ездила к нему, чтобы сказать, что выхожу замуж.

“Сильна, все же она очень сильна”, — вновь подумал Ливингстон.

— А не кажется вам странным совпадением то, что Камерон Хардвик сейчас плывет на “Куин Гиневер”?

— Да нет, он вообще часто плавает на кораблях.

— Чем он занимается в жизни?

— Консультант по капиталовложениям. Во всех этих круизах всегда бывает куча пожилых женщин, готовых сделать крупные капиталовложения, но не знающих, как это сделать.

“Возможно, — констатировал Ливингстон. И даже вполне правдоподобно, черт побери! — разозлился комиссар. — На все случаи у нее припасены объяснения. И все они выглядят весьма основательно. Завтра надо будет поговорить подробно с Риган об этом Хардвике, а также позвонить в Нью-йоркский департамент полиции. Может быть, у них есть на него досье.

— Так могу я теперь отправиться домой, инспектор? Я действительно страшно устала.

Ливингстон взглянул на свои часы. Было пять минут третьего ночи.

— Давайте-ка все же еще немного подождем, ладно? Я сейчас попрошу кого-нибудь приготовить вам чашечку чаю, а сам тем временем переговорю с профессором Уиткомбом.

Как комиссар и надеялся, Филипп к этому времени совсем расклеился. Он страшно нервничал, был глубоко напуган происходящим, вспотел. “Что бы ни было у него спрятано в душе, он явно хочет поскорее от всего этого избавиться”, — решил Ливингстон.

— Професс… Филипп, если позволите… Вы что-то хотите мне сообщить. Это то, что вы уже рассказали мисс Твайлер. Поймите, невиновному человеку нечего бояться полиции. И переживать не из-за чего.

— Я н-н-ни в чем не виновен… н-н-ни в чем! — проговорил заикаясь Филипп.

Ливингстон решил ударить наугад.

— Ну, каждый из нас может на каком-то этапе своей жизни неверно оценить человека, ошибиться, — мягко предположил он.

И попал в точку. Филипп принялся кусать ноготь на большом пальце.

— “Ошибиться в человеке”. Точно! Именно это и произошло. Конечно, мне надо было сразу же рассказать все властям. — Губы его плотно сжались.

— Когда это произошло? — прошептал Ливингстон. — Когда, Филипп?

— Мне нужна была мульча, видите ли… ничто не может быть лучше для цветов, чем вот это, что под листьями в лесу. Куча компоста и все такое прочее… это распадается на необходимые ингредиенты… и получается просто замечательно…

— Да, так что же насчет ошибки в оценке человека, Филипп, насчет ошибки? — поторопил Ливингстон.

— Видите ли, за год до исчезновения мисс П-п-полус у меня была крупная неприятность…

— А что случилось? — Ливингстону показалось, что он на рыбалке и “ведет” попавшуюся на крючок рыбу, пытаясь подтащить ее к берегу.

— Одна очень неуравновешенная молодая женщина предложила мне с-с-сделать ей ребенка. Это было совершенно невозможно.

“Тебе не составит труда убедить меня в этом”, — согласился про себя Ливингстон.

— Однако все это было для меня достаточно неприятно… — Филипп смотрел в пол. — Какое-то время я с ней в-в-все же провел. Я сделал ошибку, неправильно оценил человека…

— Да, Филипп, именно…

— И вот в субботу, сразу после исчезновения Атены, я был в л-л-лесу…

— И…

— Видите ли, эта бедная девочка часто проезжала на в-в-велосипеде мимо нашего дома. И это все знали…

— Так…

— Я нашел ее тело! — выкрикнул Филипп.

— Значит, вы обнаружили ее тело десять лет тому назад!

— Это б-б-было просто ужасно. Я ударил по нему киркой. Когда увидел, во что попал, то едва не лишился чувств.

— И вы не сообщили о своей находке?

— Я боялся. Боялся сделать это из-за того, что случилось годом раньше… Я не хотел терять свою работу… был уверен, что тело Атены в конце концов найдет кто-то другой…

— Но его так никто и не нашел?

— Н-н-нет… до прошлой недели.

— Но вы рассказали мисс Твайлер об этом?

— Да… Как-то вечером я просто больше не мог все это держать в себе… и проговорился… Так вот на следующий же день она сказала, что если когда-нибудь тело отыщут, то лучше, если к тому времени я буду ж-ж-женатым человеком.

“Несколько необычная манера свадебного предложения”, — подумал Ливингстон.

— Так, понятно, — сказал он вслух.

— В принципе я вполне удовлетворен жизнью наедине с моими цветами, — как-то обреченно признал Филипп.

В море

Риган с некоторым волнением наблюдала за Вероникой. Бесспорно, она провела очень активно все последние несколько дней. Тем не менее очевидный и очень резкий упадок сил пожилой женщины не мог не настораживать. Более того, это даже пугало. К концу ужина Вероника выглядела абсолютно изможденной. На пути к лифту она вообще была вынуждена опираться на руку Риган. В каюте ей едва хватило сил, чтобы кое-как стянуть с себя вечернее платье.

Риган помогла соседке надеть ночную рубашку, уложила в кровать. “Хорошо еще, что я ее уговорила не принимать сегодня традиционную ванну перед сном, иначе, возможно, пришлось бы ее выуживать из воды”. Риган еще раз взглянула на леди Экснер, уже спавшую крепким сном, и почувствовала прилив добрых чувств к пожилой женщине. “Она выглядит такой беззащитной, особенно сейчас, когда еще не начала храпеть”, — подумала Риган, ощущая некоторую вину за свое не всегда лояльное отношение к соседке.

Попытки Вероники упаковать хоть что-то из своего багажа завершились практически ничем. Тем более что перед самым обедом она вновь перерыла содержимое своих чемоданов в отчаянных поисках какой-то поэмы сэра Джилберта, посвященной радостям семейной жизни. Она очень хотела прочитать это произведение на первой же встрече со своими племянницами в Нью-Йорке.

Риган нашла то, что та искала, в кармане спортивного костюма Вероники, в котором пожилая леди была на поэтическом семинаре.

— Ну конечно! — радостно вскричала Вероника. — Я хотела прочесть эти стихи на нашем втором поэтическом занятии. Я еще тогда выучила наизусть эту строчку “Скажи мне, скажи, скажи…”

Собственно, из-за поисков поэмы у них едва хватило времени на то, чтобы одеться к ужину.

Теперь же, когда Вероника была окончательно отстранена от упаковки вещей, Риган смогла наконец-то начать немного странное, но важнейшее в сложившейся обстановке занятие, состоявшее в сортировании вещей Вероники и их последующем запихивании в чемоданы. Это заняло почти два часа. Ровно в полночь Риган вытащила собранные чемоданы в коридор, потом приняла душ и улеглась в кровать. “До свиданья, до свиданья, милый диванчик, — подумала Риган, — завтра ночью я буду уже спать в настоящей постели”.

Она потянулась было потушить свет, помедлила, поднялась и подошла к двери. Заперла ее.

Риган отвела часы на час назад, как это делалось на корабле каждый вечер, и поставила будильник на три часа ночи. Сама перспектива подъема уже через какие-то четыре часа заставила ее мгновенно заснуть. Однако чувство беспокойства не покинуло ее даже во сне.