— В одно время у вас был голубой “остин”, не правда ли?
— Верно. — Глаза Вэл сузились.
— А можете вы вспомнить регистрационный номер?
— Нет, вряд ли. Не смогу.
— Он случайно не начинался с цифр три, один и пять?
— Я не помню.
— Мисс Твайлер, Атена Пополус записала “Б.А., три-один-пять” на спичках, которые оказались у нее в баре “Бул энд Беар”. Почему, как вы думаете, она это сделала?
— Не имею ни малейшего представления.
— А вы были в баре “Бул энд Беар” в ночь на двадцать третье апреля тысяча девятьсот восемьдесят второго года, то есть тогда, когда приезжали в Оксфорд на собеседование?
— Да, я заезжала в какой-то бар, чтобы перекусить по дороге обратно в Пирсонс-холл. Но я не уверена, что была именно в называемом вами баре.
— Знаете ли вы некоего Камерона Хардвика? Впервые Вэл, казалось, немного дрогнула.
— Не уверена, может быть.
— Владелец гостиницы “Барлейнек Инн” может подтвердить, что вы с ним регулярно виделись там в течение всех последних десяти лет.
— Это все так и было до моего обручения с Филиппом.
— Нет, не совсем так, в последний раз вы пили с Хардвиком чай в его номере в прошлую субботу.
— Я ездила к нему, чтобы сказать, что выхожу замуж.
“Сильна, все же она очень сильна”, — вновь подумал Ливингстон.
— А не кажется вам странным совпадением то, что Камерон Хардвик сейчас плывет на “Куин Гиневер”?
— Да нет, он вообще часто плавает на кораблях.
— Чем он занимается в жизни?
— Консультант по капиталовложениям. Во всех этих круизах всегда бывает куча пожилых женщин, готовых сделать крупные капиталовложения, но не знающих, как это сделать.
“Возможно, — констатировал Ливингстон. И даже вполне правдоподобно, черт побери! — разозлился комиссар. — На все случаи у нее припасены объяснения. И все они выглядят весьма основательно. Завтра надо будет поговорить подробно с Риган об этом Хардвике, а также позвонить в Нью-йоркский департамент полиции. Может быть, у них есть на него досье.
— Так могу я теперь отправиться домой, инспектор? Я действительно страшно устала.
Ливингстон взглянул на свои часы. Было пять минут третьего ночи.
— Давайте-ка все же еще немного подождем, ладно? Я сейчас попрошу кого-нибудь приготовить вам чашечку чаю, а сам тем временем переговорю с профессором Уиткомбом.
Как комиссар и надеялся, Филипп к этому времени совсем расклеился. Он страшно нервничал, был глубоко напуган происходящим, вспотел. “Что бы ни было у него спрятано в душе, он явно хочет поскорее от всего этого избавиться”, — решил Ливингстон.
— Професс… Филипп, если позволите… Вы что-то хотите мне сообщить. Это то, что вы уже рассказали мисс Твайлер. Поймите, невиновному человеку нечего бояться полиции. И переживать не из-за чего.
— Я н-н-ни в чем не виновен… н-н-ни в чем! — проговорил заикаясь Филипп.
Ливингстон решил ударить наугад.
— Ну, каждый из нас может на каком-то этапе своей жизни неверно оценить человека, ошибиться, — мягко предположил он.
И попал в точку. Филипп принялся кусать ноготь на большом пальце.
— “Ошибиться в человеке”. Точно! Именно это и произошло. Конечно, мне надо было сразу же рассказать все властям. — Губы его плотно сжались.
— Когда это произошло? — прошептал Ливингстон. — Когда, Филипп?
— Мне нужна была мульча, видите ли… ничто не может быть лучше для цветов, чем вот это, что под листьями в лесу. Куча компоста и все такое прочее… это распадается на необходимые ингредиенты… и получается просто замечательно…
— Да, так что же насчет ошибки в оценке человека, Филипп, насчет ошибки? — поторопил Ливингстон.
— Видите ли, за год до исчезновения мисс П-п-полус у меня была крупная неприятность…
— А что случилось? — Ливингстону показалось, что он на рыбалке и “ведет” попавшуюся на крючок рыбу, пытаясь подтащить ее к берегу.
— Одна очень неуравновешенная молодая женщина предложила мне с-с-сделать ей ребенка. Это было совершенно невозможно.
“Тебе не составит труда убедить меня в этом”, — согласился про себя Ливингстон.
— Однако все это было для меня достаточно неприятно… — Филипп смотрел в пол. — Какое-то время я с ней в-в-все же провел. Я сделал ошибку, неправильно оценил человека…
— Да, Филипп, именно…
— И вот в субботу, сразу после исчезновения Атены, я был в л-л-лесу…
— И…
— Видите ли, эта бедная девочка часто проезжала на в-в-велосипеде мимо нашего дома. И это все знали…
— Так…
— Я нашел ее тело! — выкрикнул Филипп.
— Значит, вы обнаружили ее тело десять лет тому назад!
— Это б-б-было просто ужасно. Я ударил по нему киркой. Когда увидел, во что попал, то едва не лишился чувств.
— И вы не сообщили о своей находке?
— Я боялся. Боялся сделать это из-за того, что случилось годом раньше… Я не хотел терять свою работу… был уверен, что тело Атены в конце концов найдет кто-то другой…
— Но его так никто и не нашел?
— Н-н-нет… до прошлой недели.
— Но вы рассказали мисс Твайлер об этом?
— Да… Как-то вечером я просто больше не мог все это держать в себе… и проговорился… Так вот на следующий же день она сказала, что если когда-нибудь тело отыщут, то лучше, если к тому времени я буду ж-ж-женатым человеком.
“Несколько необычная манера свадебного предложения”, — подумал Ливингстон.
— Так, понятно, — сказал он вслух.
— В принципе я вполне удовлетворен жизнью наедине с моими цветами, — как-то обреченно признал Филипп.
Риган с некоторым волнением наблюдала за Вероникой. Бесспорно, она провела очень активно все последние несколько дней. Тем не менее очевидный и очень резкий упадок сил пожилой женщины не мог не настораживать. Более того, это даже пугало. К концу ужина Вероника выглядела абсолютно изможденной. На пути к лифту она вообще была вынуждена опираться на руку Риган. В каюте ей едва хватило сил, чтобы кое-как стянуть с себя вечернее платье.
Риган помогла соседке надеть ночную рубашку, уложила в кровать. “Хорошо еще, что я ее уговорила не принимать сегодня традиционную ванну перед сном, иначе, возможно, пришлось бы ее выуживать из воды”. Риган еще раз взглянула на леди Экснер, уже спавшую крепким сном, и почувствовала прилив добрых чувств к пожилой женщине. “Она выглядит такой беззащитной, особенно сейчас, когда еще не начала храпеть”, — подумала Риган, ощущая некоторую вину за свое не всегда лояльное отношение к соседке.
Попытки Вероники упаковать хоть что-то из своего багажа завершились практически ничем. Тем более что перед самым обедом она вновь перерыла содержимое своих чемоданов в отчаянных поисках какой-то поэмы сэра Джилберта, посвященной радостям семейной жизни. Она очень хотела прочитать это произведение на первой же встрече со своими племянницами в Нью-Йорке.
Риган нашла то, что та искала, в кармане спортивного костюма Вероники, в котором пожилая леди была на поэтическом семинаре.
— Ну конечно! — радостно вскричала Вероника. — Я хотела прочесть эти стихи на нашем втором поэтическом занятии. Я еще тогда выучила наизусть эту строчку “Скажи мне, скажи, скажи…”
Собственно, из-за поисков поэмы у них едва хватило времени на то, чтобы одеться к ужину.
Теперь же, когда Вероника была окончательно отстранена от упаковки вещей, Риган смогла наконец-то начать немного странное, но важнейшее в сложившейся обстановке занятие, состоявшее в сортировании вещей Вероники и их последующем запихивании в чемоданы. Это заняло почти два часа. Ровно в полночь Риган вытащила собранные чемоданы в коридор, потом приняла душ и улеглась в кровать. “До свиданья, до свиданья, милый диванчик, — подумала Риган, — завтра ночью я буду уже спать в настоящей постели”.
Она потянулась было потушить свет, помедлила, поднялась и подошла к двери. Заперла ее.
Риган отвела часы на час назад, как это делалось на корабле каждый вечер, и поставила будильник на три часа ночи. Сама перспектива подъема уже через какие-то четыре часа заставила ее мгновенно заснуть. Однако чувство беспокойства не покинуло ее даже во сне.