Банда в районе Айбака, которой недавно «охлаждала пыл» батарея, не напугалась больших снарядов и даже усилила активность. И своей негативной настойчивостью очень мешала народной власти правильно работать. Поэтому решено было провести зачистку окраины города силами афганских батальонов. Володя Кипарин приехал на БТРе и они с Еремеем и командирами войск заняли пост наблюдения на возвышающейся сопке. Отсюда хорошо были видны сорбозы, прочесывающие местность.
Рядом со штабом находились какие-то ритуальные сооружения: сложенный из глины квадратный домик, как бы прислоненный к большому обломку гранитной скалы и рядом глубокая яма. Глубина ее не менее десяти метров и шириной метра четыре, с проложенной по средине неширокой доской. Видимо, посвящаемый в Ислам должен доказать свою преданность, пройдя по ней. Не всякий может преодолеть.
Капитан, зайдя с противоположной стороны камня, зовет Еремея:
– Иди сюда.
– Что там? – отозвался он.
– Иди, увидишь.
Подойдя к командиру роты, советник взглянул на гранит, и его обдало жаром. На камне крупными буквами написано слово ПЕНЗА. И опять, как в Лагмане, защемило сердце ностальгией, и почуялся запах свежести цветов полевых далекой Родины. Не испытаешь такого чувства, не будучи в чужой стране.
После окончания фактически безрезультатной операции, Ваханов пригласил капитана к себе на обед, во время которого тот рассказал случай, происшедший в одной из частей, чем заинтересовал всех мужиков. К командиру части попросился на прием афганец из соседнего кишлака с претензией: почему его дочь вернули домой раньше намеченного срока. Командир был в недоумении – он об этом ничего не слышал. Оказалось, два прапорщика заключили с крестьянином устный договор, что он отдает им, за определенную плату, дочь на полгода, а продержали только четыре месяца. Чем закончился инцидент, Володя не знает, но способность военных из среды прапорщиков к выявлению своих низших качеств и вожделений поразительна. Их приспособляемость к новым условиям была известна во всех войсковых частях.
По дороге колонны, колонны, колонны, мчатся навстречу, советские и афганские и одинокие «бурбухайки». Пыль афганская непроницаемой стеной висит в воздухе.
Советник с переводчиком едут в Хульм. Вчера там сцепились две банды, стреляли всю ночь. Вдоль дороги пасутся ишаки, верблюды и маленькие верблюжатки. Интересные. Можно долго смотреть на них. Верблюды здесь мельче лагманских и с одним горбом. В Лагмане все двугорбые. «Шурави» им даже кличку дали «Афанасий», но они не откликаются, а презрительно-надменно отвернувшись, жуют свою жвачку. Им даже в голову не приходит, что гости, позванные их хозяевами для помощи, могут обидеться.
В Ташкургане встречал приехавших начальник местного царандоя. Он знал слабость «мушавера» и приготовил целый поднос крупных и спелых гранат, выращиваемых здесь. У восточных людей почитание начальства в крови. Советник не отказался, чтобы не обидеть радушных полицейских, но съел неприлично много.
Осень решительно заявляет о своих правах. Желтеют листья. На небе появились облака. С каждым днем становится холоднее. Утром градусник на отметке +10. В Самангане почему-то холоднее, чем в Мазари или в Кабуле. Все северные люди попростужались, а местные – чувствуют себя прекрасно в галошах на босу ногу. Афганцы одеваются без претензий: рубашка до колен ситцевая и такие же широкие шаровары. Летом спят, где придется, могут прямо на улице, у дороги. Накрываются тряпкой с головой, на которой и носят ее (чалма) и спят, не обращая внимания на проезжающие машины. Когда очень холодно ходят в одеялах, не испытывая неудобств. Малочисленные крестьяне что-то копают. Земли много, но не вся обрабатывается. Ее бы только поливать и собирать двойной урожай, но некому – все воюют. Используемые посевные площади разделены на прямоугольники и квадраты, между которыми перемычки уступами и пропускают воду из арыка, постепенно заполняя то один, то другой. Одни заканчивают убирать хлопок, до пяти урожаев в год, другие собирают на необозримых просторах необработанной земли верблюжью колючку и везут ее продавать на базар.