Над осыпями-- столбами, округлостями, уступами-- нависали отвесные скалы. На них--льдистый снег; он не таял -- солнцу незачем заглядывать в это ущелье, а без нужды, на какой-нибудь час заглянув, оно охолаживает лучи... Шли... Впрочем, не для Шугнана изобретено это слово. Здесь для беспорядочного сцепления несхожих движений, для разнокалиберных скачков и прыжков вверх, вниз, в стороны, для балансировании, цепляний руками, для непрерывной головоломки упорного поступательного движения нужно выдумать новое слово. За весь переход мы отдыхали четыре раза по пяти, по десяти минут, отдыхали тогда, когда руки и ноги, одеревенев, отказывались сгибаться. Тогда, припадая губами к ручью, мы пили чистейшую ледяную воду. Иногда нас хватал колючий шиповник, и мы продирались сквозь него. Мы спешили. Под ногами рассыпались блестки светлой и черной слюды, и путь наш был искристым. Я смотрел себе под ноги и на ноги идущего впереди. Оглядеться можно было бы только остановившись, иначе--осечка в тончайшем расчете движений, потеря равновесия и падение. Раз Юдин нагнулся и с торжественным молчанием передал мне крошечный камешек. Ляджуар? Да, голубой ляджуар. Значит, сомнений нету Мы еще быстрее, словно усталости в мире не существует, пошли вперед. Шумела непрозрачная серая Ляджуар-Дара, и почти весь день мы молчали.
Остановились мы у большого камня. Он налег на другие, образовав подобие низкой пещеры. Около камня струился бриллиантовой жилкой источник, охраняемый маленьким отрядом шиповника в цвету. Этот оазис среди мертвых громадных камней соблазнил нас, мы решили здесь ночевать. Стрелка анероида остановилась на цифре 3870. Это было,--я невольно искал сравнений со знакомым мне миром,--это было в четыре раза выше ленинградского моста Равенства, если б поставить его на дыбы. Носильщики наши давно отстали. Мы ждем полчаса, час--их нет. Беспокоимся. Карашир уходит навстречу им. Возвращается.
-- Они легли спать. Устали. Разбудил. Сейчас придут.
Ждем еще час. Хувак-бек не выдерживает: у носильщиков чай и продукты, а мы голодны до зевоты.
Хувак-бей уходит за ними. Возвращается.
-- Они опять легли спать!
Когда они наконец пришли, мы напились задымленного чая и разостлали в пещере одеяла. Юдин и Хабаков в шахматном запое лежали ничком, я писал дневник, а шугнанцы, воткнув под острым углом в песок полую палочку, сделав над врытым концом ее ямку в песке, насыпав в ямку самосадный зеленый табак, по очереди становились на колени, пригибались и тянули с другого конца палочки дым. Один Карашир не угомонился: полез на скалы с винтовкой -охотиться на кииков, "чтоб было хорошее мясо". Впрочем, уже при луне он вернулся ни с чем. Хабаков поймал на себе хану и убил ее молотком.
А потом наступила ночь, однотонно звенела вода, трещали камни, срывающиеся с высоты. Мы промерзали в тулупах и одеялах, а шугнанцы спали на плоском, присыпанном травою камне, тесно прижавшись друг к другу, в тонких халатах на голом теле. Они объяснили нам что холода не боятся. Над нами висели льды. Завтра--решительный день.
14
Еще при луне Карашир разбудил меня, попросил дать ему винтовку и, обещав встретиться с нами в пути, ушел вперед, чтоб подстеречь кийков, спускающихся перед рассветом к воде. Я лежал, не закрывая глаз. Я старался не двинуться, не шевельнуться, чтобы ничем не нарушить сновидения, не являвшегося мне еще никогда. В нем были искромсанные пространства вертикальных сечений, это был иной мир, другая планета -- без атмосферы, ее обнаженные резкие грани избороздил холодный, межпланетный эфир. Извивающиеся тела гигантских драконов сползлись со всех сторон. Шишки и острия их неподвижных хребтов закрывали все небо; их толстая, жесткая, темнопятнистая чешуя мерцала светло-зелеными отблесками; драконы дремали, свесив шершавые, неповоротливые, тяжело выгнутые языки. Я слышал мерный шум--это был выдох дракона; медленно дышат драконы, между вдохом и выдохом проходят наши, человеческие, столетия. Я подумал, что я--на иной планете, быть может--на Сатурне. Мне не было страшно, я знал, что вея моя жизнь для этих масштабов--мгновение, она кончится на тысячелетия раньше, чем проснутся драконы. Какой холодный, зеленый, великолепный, мертвый и жуткий мир!
Мне не хотелось просыпаться; но когда в вышине этот мир резнула розовая полоска вечных снегов, когда дрогнула лунная прозелень, я понял, что не сплю. Мы встали и вышли, оставив под камнем наши тулупы и одеяла. Мы вышли тихо и торопливо, не потревожив покоя драконов. И я понял еще, что проник в тайну возникновения легенд в этой странной стране--Памир.
Хабаков и я чуть-чуть запоздали, мы хотели догнать остальных, но это было невозможно: мы задыхались. Ляджуар-Дара, извиваясь, прошивала узкое ущелье, ущелье грозило обвалами, мы прыгали с камня на камень по мокрым камням Ляджуар-Дары, расчетливо работая руками и ногами. Слева висячий ледник раскрыл свои трещины; мы вышли на поле громадных камней.
Юдин с шугнанцами шел впереди нас метров на тридцать; каждые пять минут он останавливался, чтобы передохнуть, и если бы преодолеть усталость и перешагнуть хотя бы через один кратковременный отдых, мы бы его догнали. Но дыхание перехватывало, сердце кружилось волчком, и когда, бросившись снова вперед, мы добирались до места, где только что стоял Юдин, он уже был впереди нас на той же дистанции. Мы останавливались, чтобы нахватать в наши легкие воздуху, и видели--то же делают Юдин с шугнанцами метрах в тридцати впереди.
Мы увидели верховье Ляджуар-Дары--она вытекала из ледника. Мы свернули с морены направо и полезли вверх, в упор по крутому скату, навстречу водопадам и каскадам маленького ручья. У нас азарт: догнать остальных. Хабаков--истый ходок и спортсмен, мы на Памире привыкли к его самолюбивой гордости, с которой он рассказывал нам о прошлых своих спортивных победах, подаренных ему выносливостью и тренировкой. Тут, однако, Хабаков начинает сдавать; он останавливается через каждые десять шагов и садится на камень, он дышит, как рыба на суше; я начинаю за него опасаться, хотя задыхаюсь и сам. Остальные лезут тем же темпом и с такими же частыми передышками, но на прежней дистанции впереди. Крутой склон переламывается еще более крутой осыпью из громадных глыб камня. Здесь Хабаков окончательно отстает, а я иду легче -- сердце наладилось.
Отвесная скала--вверху надо мной--метров на полтораста и столько же метров отвеса вниз. Посередине ее высоты узкий, как подоконник, длинный, заваленный щебнем карниз. Здесь я догоняю Юдина и шугнанцев. Хабакова уже не видно внизу. Дальше поворот, осыпь. Местами на животе, извиваясь, всползаем все выше; наш путь бесконечен, камни сыплются из-под рук, из-под ног, камни рождают лавины внизу, грохот и треск удесятеряет эхо, но все звуки тонут в первозданной тишине этих мест.
Висячие ледники по окружным скалам уже давно ниже нас. Я разгорячен, от меня идет пар, и все-таки мне холодно, на одном из уступов я натягиваю свитер. Хорошо, что сегодня ясный, чудесный, безветренный день; если бы ветер--на нас сверху сыпались бы камни, мы не сохранили бы равновесия, мы бы окоченели, и высота сразила бы нас. И когда, спиралями опетлив скалу, мы одолеваем ее и выбираемся сзади на ее голову, мы видим перед собой горизонтальное пространство, нагромождение глыб и камней и в хаосе--полосы неба... Небо? Какое же небо, если сразу за хаосом, над нами-- мраморная стена? Отвесная, гладкая, темная, она кладет на нас холодную тень. И все-таки небо. Или это камни горят? Синим, странным огнем, это не призрачные огни, они неподвижны, они яркие и густые, они каменные...
Ляджуар!
Мы нашли ляджуар!
Я бегу, я прыгаю с камня на камень, я не разбираю провалов и темных, колодцев между холодными глыбами. Ляджуар! Вот он! Вот она подо мной, синяя жила, я опускаюсь на камень, касаюсь жилы руками--я еще не верю в нее, я оглаживаю ее ладонями, я вволю дышу. Дышит Юдин, дышат шугнанцы. Хорошо!.. Здесь надо уметь дышать.
Синяя жила толще моей руки. Глыба, которую прорезает она, больше серого носа линкора. Кругом такие же -- серые, черные, белые.
Усталости нет, усталость сразу прошла. И такой здесь холод, что невозможно не двигаться... Я поднимаю осколок ляджуара величиной с человечью голову. Я бросаю его; вон другой -- больше и лучше. Мы лазаем по глыбам, сейчас мы просто любуемся и торжествуем. Все эти глыбы сорвались оттуда--сверху, с мраморной этой стены. Стена недоступна. Легенда права...