Начнем с первого. Не надо забывать, что в алгонкинских языках нет ни имен, ни глаголов, поскольку нет ни склонений, ни спряжений (в нашем смысле слова). Если пользоваться нашей грамматической терминологией, то я бы сказал, что если не считать числительных, то в алгонкинских языках имеются только местоимения и наречия; если под последними условно понимать неизменяемую часть речи, похожую то на имя, то на глагол-деепричастие. Возьмем наречие utci («учи» со значением «оттуда», «откуда», «из» и т. п.). Присоединяя местоименное окончание живого рода wa, получаем utciwa, дословно «оттуда он».
То, что нам кажется глаголом, есть не что иное, как такое соединение наречия (или, чтобы не возбуждать лишней дискуссии со стороны лингвистов, основы) и местоимения. Основа пъе имеет очень общее значение — «движение сюда». Присоединяя к этой основе личное местоимение, получаем «спряжение», так что если изменение местоимений принимать за спряжение, то, как ни парадоксально, приходится сказать, что в алгонкинских языках спрягаются местоимения, а не глаголы, которых нет. Если же считать это «спряжение» за признак глагола и считать глаголом всякое слово, с которым связано представление действия или подобное окончание, тогда почти все слова — глаголы, и, например, вышеприведенное слово utciwa обычно переводят: «оттуда он пришел». Но это же слово можно перевести и через существительное: «оттуда он пришелец». Так плохо еще все дифференцировано.
Но как очень общее, очень недифференцированное значение может в результате известных комбинаций дать, наоборот, очень образное представление, может иллюстрировать следующий пример. Основа ota имеет значение перемещения по поверхности, производимого с усилиями, медленно и т. д. (например, ползанье). Слово umani (в начале и в конце основы) означает притяжательное местоимение «его», если принадлежащий объект — одушевленный предмет. Значит, слово utotamani или короче u'totam" (произносится: «у тотём») буквально значит: «его — перемещаться с усилием». Но наличность притяжательного местоимения придает этому слову, выражаясь нашими терминами, значение существительного. На самом деле это значит «его старший брат». Но в индейской жизни старший брат не то, что у нас: там это слово означает также «охранитель ребенка», «его учитель», «его опекун по клану» и т. п[ 90 ]. С этим связывается представление усиленных забот и т. п., и структура слова utotama это образно выражает. Состоя из элементов очень общего значения, индейское слово в целом несравненно образнее и конкретнее нашего «старший брат», так как по-индейски, во-первых, непременно надо прибавить «его», «мой» и т. д., и просто «брат» не существует; во-вторых, это слово относится только к старшему брату, а не вообще к брату, и, в-третьих, оно выражает идею движения. Не просто «брат», но «его старший брат», точнее, «его усиленно движущийся», хлопочущий о нем.
Так называемые агглютативные языки[ 91 ] дают богатейший материал для решения проблемы значения слова, так как в них процесс образования слов происходит, так сказать, на наших глазах. Такие ярко инкорпорирующие языки, как индейские, особенно удобны для этой цели, и как раз на их материале мы получили два наших общих вывода. Но, чтобы избежать упрека в подборе языков, я возьму еще такие отличные от индейских языки, как полинезийские. Вот для примера самоанское слово mata. В нем легко различить две части. Первая — та — имеет чрезвычайно общее значение: «для, к, с, и...» Вторая часть — ta — значит «я». Вместе это слово могло бы значить: «мне», «для меня», «ко мне», «со мной», «и я» и т. п., смотря по смыслу всей фразы. Но эти части в истории языка так слились, спаялись, что сейчас это одно слово. Что это значит? Смысл его еще достаточно неопределенен: оно значит и «лицо», и «глаз», и «смотреть» (в самоанском языке сплошь и рядом одно и то же слово означает и существительное и глагол, так как, строго говоря, в нем нет ни того, ни другого). Но каким бы еще неопределенным ни было это составное слово, нас поражает получившаяся конкретность, образность: вместо местоимения «я», то, что максимально характерно для образа человека и обыкновенно в первую очередь видится, когда образно представляют человека (кстати, и в слове «человек» tagata первая часть слова «я», ta), лицо, глаза. В свою очередь mata в соединении с другими словами образует множество новых слов, большинство из которых в высшей степени ярко. Приведу несколько примеров: Matamata (дословно: «смотреть — смотреть») — рассматривать, пристально смотреть, наблюдать и т. п. Mata 'и (дословно «угрюмое лицо», где 'и имеет значение досады, угрюмого вида и т. п.) — скупость, скупой, скупиться, жадность, зависть, страх (и соответствующие прилагательные, и глаголы). Matapua'a (дословно: «лицо свиньи») — безобразный, безобразие и т. п. (напомним, что обычно только контекст решает здесь, как и в большинстве других случаев, что это: глагол, прилагательное или существительное). Matavale (= «глупое лицо») — глупый, трусливый, увалень. Matamuli (muli— «конец», «кончать»; стоя после имени, может иметьзначение прилагательного), «окончательное лицо», т. е. решать. Mata-реареа (дословно: лицо «когда? когда?») — алчность, жадность. Mataupu (upu = «речь», «слово») — учение. Подобных примеров привести можно очень много.
Для тех, кто, подобно мне, присоединяется к ученым, считающим агглютинирование (широко понимая его) очень ранним явлением в языке, проблема значения слов решается просто и ясно: первоначальные слова, очень короткие, имеют очень общее значение, но из этих очень общих слов посредством всевозможных агглютинирующих приемов образуются чрезвычайно образные и конкретные речения. Но, чтобы не осложнять нашего исследования дискуссией о первоначальной морфологии языка, возьмем в заключение какой-нибудь так называемый «корневой» язык и рассмотрим один-два «корня» его с исторической точки зрения. Для примера я беру западносуданские языки и слово пи[ 92 ]. В различных западно-суданских языках оно имеет различное значение. Вот эти значения: «человек», «глаз», «смотреть», «нос», «рот», «пить», «говорить»; «слышать», «ухо», «рука», «пять», «два». Можно предположить на основании этого, что первоначальное значение было чрезвычайно общее, означая человека, главные части лица (глаза, рот) и их основные функции (нет четкой грани между именами и глаголами), а также руку (отсюда «два» и «пять»). Но пи легко варьирует в пиа и ni. Так, например, рот в одних языках пи, в других — nwa, а в третьих — га. Значит, например, nwa (= «есть», «кусать») можно отнести сюда же.
Поступим теперь точно так же со словом ni, т. е. соберем различные его значения в разных западносуданских языках. Вот эти значения: «это», «в», «внутренность», «внизу», «земля», «быть кем-нибудь», «я», «имя», «тень», «душа», «пить», «вода», («зуб», «глаз», «видеть», «знать»), «человек» («мать»), «рогатый скот», «слон» («четыре», «восемь»). Почти очеьитно первоначальное значение этого слова как просто указание «это», которое может быть указанием места («в», «внизу», «под», и т. п.) и указанием чего бы то ни было, но чаще, всего человека, иногда и скота.
Не представляет особых трудностей сделать общую сводку значений пг и пи, которые фонетически настолько близки, что сплошь и рядом одно и то же слово одного и того же значения в одних этих языках ni, а в других — пи:
Это
в, внутреннее и т. п.; внизу, под, земля и т. п.; быть
кем-нибудь; человек, рогатый скот, четыре, восемь, слон.
я, глаз, смотреть, знать, нос, рот, пить, вода, зуб, кусать, есть, говорить, слушать, ухо, рука, два, пять, «имя», «тень, душа», «мать».
Дифференциация первоначально крайне общего значения этого слова настолько ясна, что не требует никаких особых пояснений. А что была именно дифференциация и первоначальное значение было именно самым общим, видно уже из того, что в разл1гчных вариантах этот «корень» фигурирует именно в качестве указательного или личного местоимения в огромном количестве языков в самых различных местах земного шара[ 93 ].
Но, будучи самым общим, это первоначальное значение в то же время и самое конкретное, самое частное, максимально индивидуальное: ведь что может быть конкретнее указания «это» и что может быть общее слова «это»?
3. Речь и указание.
В словаре основ западносуданских языков, составленном Вестерманном, читаем: Hand — ka,— ta,— пи, gua; и в том же словаре читаем: sagen — ka, —, kan, пи, ta; sprechen — gi, gia, erzahlen — ta. Одни и те же «корни» обозначают и «руку», и «речь». И это понятно: общеизвестно, что сначала человек говорил не только языком, но и рукой. Вот почему во многих самых различных языках эти два слова в сущности одно. Речь и сейчас еще сопровождается жестами.