– Ну, хватит об этом, – прервала Сартра одна из женщин, говорившая с сильным американским акцентом. – Не для того я приехала из Северной Каролины, чтобы говорить в Париже о всяких грустных вещах.
Все засмеялись. Жакоб внимательно посмотрел на женщину. Ее светлые волосы были коротко подстрижены, и эта мальчишеская прическа еще больше подчеркивала очарование лица: карие глаза, прямой носик, полные, чувственные губы, чуть растянутые в озорной улыбке.
– Идемте лучше танцевать. Сколько можно сидеть на месте!
В этот момент, глядя на американку, Жакоб увидел в зеркале за ее спиной отражение той, которую никак не рассчитывал встретить в этом месте. Сильви! Это, несомненно, была она! Сильви как раз входила в кафе рука об руку со смуглым молодым человеком, похожим на студента. Губы девушки были ярко накрашены.
– Вы что это, привидение увидели? – спросила американка по-английски.
Жакоб взял себя в руки.
– Нет, просто знакомую, которую давно не встречал. Вы, кажется, хотели потанцевать?
Эта идея показалась ему весьма своевременной.
– Да. Меня зовут Эйми, и я очень люблю танцевать. В особенности с французом, который немножко говорит по-английски.
Эйми произносила слова с сильным южным акцентом. В голосе ее звучала явная насмешка.
Но Жакоба это не задело. Ему хотелось только одного – отвлечься.
– Эйми, – повторил он женское имя. – Ну что ж, Эйми, пойдем?
– В дансинг?
Они распрощались с остальными, и Жакоб повел Эйми к выходу. Он нарочно постарался пройти мимо девушки с накрашенными губами, чтобы проверить, действительно ли это Сильви. Да, несмотря на косметику и вызывающе открытое черное платье, это была она. Жакоб лишь покачал головой. А он-то думал, что имеет дело с невинным созданием. Он рассеянно положил руку на плечо американке, которая почти не уступала ему ростом.
– Вы опять смотрели на свою знакомую, – бесцеремонно заявила та.
– Вы поразительно наблюдательны.
– Жизнь научила. С вами, мужчинами, надо держать ухо востро.
– С вами, женщинами, тоже, – многозначительно ответил Жакоб.
– Только не со мной, – пропела Эйми. – Я совсем-совсем простущая.
Вскоре Жакобу предстояло убедиться в том, что Эйми не кокетничала, когда произносила эти слова. Но простота поведения не делала эту женщину менее привлекательной. Они отправились в джаз-клуб, где играл негритянский ансамбль и собирались студенты из Латинского квартала. Танцевали буги-вуги, фокстрот, потом отправились в более респектабельное заведение на улицу Сены. Оба были превосходными танцорами и идеально подходили друг другу. Жакоб и Эйми танцевали так увлеченно, словно хотели забыть обо всем на свете.
– По-моему, мы одного поля ягоды, а? – сказала Эйми, когда они сидели за коктейлем.
Жакоб взглянул в ее умное, волевое лицо.
– Возможно.
– Раз мы выросли на одном поле, может быть, нам следует оказаться в одной постели? – спокойно продолжила она.
Он нежно погладил ее по руке.
– Если бы вы мне меньше нравились…
– И если бы вы больше меня хотели, – договорила за него она.
Жакоб пожал плечами и кивнул.
– А еще специалист по психологии, – поддразнила его Эйми.
Жакоб снова потянул ее на танцплощадку.
– Я всего лишь мужчина, – прошептал он ей на ухо.
На рассвете Жакоб проводил ее домой.
Во дворе он коротко поцеловал ее в губы и очень серьезно сказал:
– Спасибо, Эйми. Я надеюсь, мы встретимся еще.
Она не возражала.
Домой Жакоб отправился пешком. Он шел по темным пустым улицам, ненавидя сам себя. Два раза он чуть не повернул обратно. Тело Эйми наверняка было теплым, мягким, нежным. А он шел один, дрожа от холода, во власти бессмысленного увлечения. На мостике возле острова Сен-Луи, когда до дома было уже рукой подать, Жакоб остановился и долго смотрел на черные воды Сены. Почему его всегда влекло к непознанному и необычному? Он пожал плечами, и ему показалось, что искорки лунного света, рассыпанные по поверхности воды, сливаются в загадочный силуэт Сильви Ковальской.
На следующий день Жакоб сидел у себя в кабинете и снова смотрел на Сену. Стол перед ним был покрыт листами бумаги, исписанными его твердым, уверенным почерком. Но сегодня утром работа у Жакоба не клеилась, авторучка бездействовала. Жардин очень плохо спал, проснулся поздно, вместо завтрака выпил полчашки кофе. Голова отказывалась работать. Он встал из-за стола, провел рукой по растрепанным волосам. Несмотря на позднее утро, он все еще был одет в шерстяной халат, небрежно перетянутый поясом.
Жардин подошел к окну, уставился взглядом в пространство. Такое поведение было ему несвойственно. Он считал себя человеком дисциплинированным, организованным, а воскресенье отводилось для систематизации мыслей и идей, возникших на протяжении рабочей недели. День выдался серым, тусклым. Вообще-то Жакоб любил такие дни: пасмурное небо, серая вода – идеальный фон для работы мысли, никаких отвлекающих факторов. Но сегодня хмурое небо нагоняло на него тоску. Он оглянулся на заваленный бумагами стол, взглянул на большую картину, которая висела на стене. Это была работа Пикабиа – огромный мелодраматический глаз. Настроение у Жакоба стало чуточку лучше. Он взял чашку с недопитым кофе, прошел по мохнатому персидскому ковру через просторную, роскошно обставленную гостиную и оказался в маленькой кухне.
Когда свежий кофе был почти готов, в дверь позвонили. Жакоб решил, что это консьержка, принесшая срочную почту или пакет. Поэтому он направился к двери как был, в халате.
– Это вы!
На его лице застыло изумление.
Перед дверью стояла Сильви Ковальская; на ее бледном лице щеки горели ярким румянцем. Она была одета в синее пальто и широкополую шляпу; волосы стянуты сзади голубой лентой. В этом наряде Сильви еще больше, чем обычно, походила на школьницу.
– Вы меня не ждали? Извините. – Она со значением посмотрела на его халат. – В вашей записке не было обозначено точное время.
– Нет-нет, входите. Я вас ждал! Просто я не знал, когда вы придете. Я… Я сидел, работал.
У Жакоба сорвался голос.
– Входите, – настойчиво повторил он, видя, что она колеблется.
Он снял с нее пальто, взял ее шляпу. Платье Сильви тоже оказалось скромным и полудетским: обычная синяя матроска с белым отложным воротником.
– Я как раз сварил кофе. Хотите?
Она кивнула, оглядывая просторную комнату.
– У вас очень красиво. И какой вид из окна! Видно реку, крыши. Просто красота! Я вижу, у вас и пианино есть.
Ее глаза сияли.
– Сыграйте, если хотите.
Жакоб направился в кухню – ему нужно было успокоиться.
Он не мог поверить, что видел накануне эту девушку с размалеванным лицом в чудовищно вульгарном платье. Должно быть, воображение сыграло с ним дурную шутку. Жакоб недоуменно покачал головой. Его рука, разливавшая по чашкам кофе, слегка дрожала.
Когда он вернулся в гостиную, Сильви стояла возле пианино, поглаживая черную лакированную крышку.
– Вам понравилось, как я тогда играла?
– Да, очень.
– Ведь я играла для вас. – Она взглянула на него, глаза ее лукаво блеснули. – Мать Тереза ужасно разозлилась на меня за Гершвина. Она сказала, что это неподходящий репертуар для монастырских стен. Хотите, я сыграю еще?
Жакоб кивнул.
– Но сначала ответьте – вас ли я видел вчера в кафе «Куполь»?
Сильви отпила из чашки.
– Меня? Кафе «Куполь»? – Она энергично покачала головой и расхохоталась. – Нет, это была не я.
Осушив чашку обжигающего кофе одним глотком, она села к пианино, развязала ленту и встряхнула головой. По ее плечам рассыпалось целое море золотых волос. Сильви взяла несколько пробных аккордов, быстро пробежала пальцами по клавишам и вдруг, без всякого предупреждения, комната наполнилась ее глубоким, чуть хрипловатым контральто.
Жакоб опустился в кресло. Он во все глаза смотрел на профиль девушки, которая моментально превратилась из подростка в зрелую женщину, причем не просто женщину, а искусную исполнительницу блюза. Жакоб сразу понял, что это блюз, хоть слова и музыка были ему незнакомы. Голос Сильви то жалобно взлетал ввысь, то устало и умудренно спускался. Эти звуки совершенно очаровали Жакоба, наполнили его душу странным волнением.