– Ну как, нравится? – спросила она, вызывающе встряхнув головой. – Позаимствовала у тети Жюли.
Она рассмеялась, блестя глазами.
После этого Сильви больше не обращала на него внимания. Жакобу пришлось довольствоваться обществом Каролин, которая, несмотря на косметику, по-прежнему выглядела так, как приличествует барышне из хорошей семьи. Сильви вела себя совершенно раскованно – то и дело выходила куда-то с друзьями Жакоба. Каролин следила за своей подругой не менее внимательно, чем Жардин.
В клубе было шумно, оркестр играл рэгтайм, голоса сливались в возбужденный гул. Ночью Париж превращался в настоящий Нью-Йорк, и Сильви чувствовала себя здесь как рыба в воде. Едва компания уселась к столу, расположенному неподалеку от сцены и танцплощадки, как Сильви снова вскочила и потащила Мишеля Сен-Лу танцевать. Она всецело отдалась музыке и ритму – волосы разметались по плечам, тело извивалось в такт мелодии. Жакоб смотрел на нее как завороженный.
Откуда-то издалека до него донесся певучий женский голос:
– Я вижу, доктор Жардин, ваш случай относится к разряду тяжелых.
К столу подсела Эйми. Жакоб даже не заметил, когда она появилась в клубе. Очнувшись, он улыбнулся своей американской знакомой.
– Да, – ответил он по-английски. – Случай действительно тяжелый.
Она проследила за его взглядом и грустно заметила:
– Кажется, я понимаю, почему.
Тут ее тон вдруг переменился:
– Столько хорошей музыки пропадает зря. Это просто невыносимо!
Жакоб рассмеялся.
– Окажите мне честь.
Он и забыл, как приятно находиться рядом с этой женщиной. Она смотрела ему прямо в глаза, двигалась плавно и уверенно. Жакоб усилием воли заставил себя отогнать тревожные мысли, утопил их в звуках музыки. Он и Эйми танцевали до тех пор, пока оркестр не устроил перерыв.
Сильви и остальные вернулись к столу раньше, чем они. Глаза польки горели странным возбуждением. В руке ее дымилась сигарета.
– Кто эта блондинка, к которой ты так прилип? – тихо спросила она, больно впившись ногтями в его колено. Жакоб еле отодрал ее руку. Несмотря на всю свирепость этой неожиданной атаки, запястье Сильви показалось ему очень хрупким и холодным, как лед. Жакоб держал ее руку и не выпускал. Уже несколько недель он не касался ее тела, и теперь всем его существом овладело желание.
– Нам нужно возвращаться домой, а то родители будут ругаться, – внезапно объявила Сильви голосом послушной дочери. – Жакоб нас проводит.
Они втроем встали, пожелали всем спокойной ночи. Жакоб заметил вопросительный взгляд Эйми, едва заметно пожал плечами.
У дверей Сильви вдруг остановилась.
– Ой, совсем забыла!
Она быстро вернулась к столу и поцеловала Мишеля Сен-Лу прямо в губы.
В такси Сильви велела шоферу ехать на улицу Сент-Оноре. Так Жакоб впервые узнал, где она живет.
Сильви уселась в машину первой, усадила Каролин рядом с собой, и подружки прижались друг к другу. Жакоб почувствовал себя лишним, и от этого ревность стала еще сильнее. Он представил себе, как подруги лежат в тесной постели, обнявшись, и делятся друг с другом сокровенными тайнами. Лицо его стало угрюмым. На прощанье Сильви небрежно бросила:
– Пока, – и, не оборачиваясь, пошла прочь.
В ту ночь Жакоб долго вертелся в постели, то проваливаясь в сон, то просыпаясь. Фантазии и сны смешивались, отличить друг от друга их было невозможно. Но в центре всех этих видений неизменно находилась Сильви. Длинные волосы рассыпались по ее обнаженным плечам. Или это были мужские плечи? Его собственные или же плечи Мишеля? Иногда Жакобу мерещилось, что Сильви в объятиях женщины. Долгий звонок в дверь вернул его к действительности.
На пороге стояла Сильви. Жакоб ущипнул себя за руку, боясь, что это очередное видение.
– Ага, ты все-таки здесь, – крикнула Сильви, опалив его яростным взглядом.
– А где же еще мне быть?
Он страстно обнял ее. Лицо ее было бледным и холодным, волосы покрыты капельками дождя.
– Я подумала… – она с трудом подбирала слова. – Что раз я не соглашаюсь с тобой… То ты… Что ты у нее…
Последние слова она прошипела с особенной яростью и впилась ногтями в его грудь.
Жакоб улыбнулся. Слышать это ему было приятно. Он нежно снял с нее одежду, чувствуя, как в нем нарастает страсть. Оставшись в одной белой рубашке, Сильви выглядела так, словно только что искупалась в каком-нибудь горном источнике. Подхватив ее на руки, Жакоб направился к постели. Сегодня Сильви была непривычно пассивной и спокойной, не пыталась взять инициативу в свои руки. Но и на ласки его не реагировала. Когда Жакоб коснулся губами ее полной груди, она судорожно вздохнула и отодвинула его голову.
– Просто обними меня, – тихо попросила она. – Мне очень одиноко.
Проявив невероятную выдержку, Жакоб прижал ее к себе, и Сильви прильнула к нему, как маленький ребенок. Он понял, что она плачет, и нежно обнимал ее до тех пор, пока Сильви не уснула.
Позже Жакоб проснулся от того, что руки и губы Сильви ласкали его тело. Сильви! Его плоть была напряжена. Сильви села на него сверху и закинула голову, похожая сейчас на валькирию. Жардин притянул ее к себе, впился мучительным поцелуем в губы, а потом, уже ничего не помня, опрокинул ее на спину и проник в ее тело с истовостью слишком долго сдерживаемого желания. Жар ее трепещущего естества обволок его. За секунду до оргазма Жакоб со стоном высвободился и выплеснул себя на ее золотистое лоно.
– Ты никогда больше не будешь одинока, Сильви, – хрипло сказал он. – Никогда.
Он обнял ее и прижал к себе.
Когда Жакоб проснулся, ее рядом не было. Серый зимний рассвет забрезжил в окнах, и Жардин увидел, что на простыне не осталось пятен – Сильви унесла его семя на себе. Именно в ту минуту он понял, что перед ним всего два пути: или перестать видеться с Сильви, или связать с ней свою жизнь навсегда.
Весь день он расхаживал взад-вперед по квартире, похожий на пойманного зверя. Тело и душа, не слушая доводов разума, толкали его к единственному решению.
Наутро Жакоб отправился в город и купил кольцо с изумрудом в россыпи мелких бриллиантов. Мягкое свечение зеленого камня и холодный блеск бриллиантов чем-то напоминали ему Сильви Ковальскую. Затем со спокойствием волевого человека, наконец принявшего решение, Жакоб позвонил Полю Эзару.
3
Жакоб Жардин был из породы людей, которые всегда доводят начатое дело до конца. Если конец оказывался горьким, Жакоб пожимал плечами и тщательно анализировал все, что на этот раз прочувствовал и пережил, и старался извлечь хоть крупицу истины из данного жизненного эпизода. Он не боялся экспериментировать. Отец однажды сказал о Жакобе, когда мальчику было пять лет: «Взгляни на нашего старшего, Мари. Он буквально жаждет истины. Либо он станет великим человеком, либо будет глубоко разочарован в жизни».
Событие, повлекшее за собой это высказывание, произошло летом, когда пятилетним Жакобом овладел страстный интерес к процессу полета. Обширное поместье в Приморских Альпах, где Жардины проводили летнее время, предоставляло массу возможностей для удовлетворения его любознательности. Он усаживался на нижнюю ветку древнего бука и бросал оттуда разные предметы – яблоко, куколку, листок бумаги, перышко. Только перышко и бумага – и то, если дул ветер, – немного кружились в воздухе, но потом все равно падали. Жакоб часами лежал на земле и наблюдал за полетом птиц. Без движения, напряженный, как натянутая струна, он пытался воспроизвести в себе самом ощущение полета. Однажды мальчик нашел в роще мертвую ласточку и принес домой. Повар позволил ему разложить птицу на большом кухонном столе. Жакоб измерил крылья, смастерил точно такие же из бумаги и каким-то образом прикрепил их к старой тряпке, которая, как ему казалось, весила так же немного, как хрупкое тельце птички. Потом он вскарабкался на дерево, уселся на свое обычное место и отпустил свою тряпичную «птицу». Когда она шлепнулась на землю, на лице мальчика было написано глубочайшее разочарование. Таким его и обнаружил отец, пришедший звать Жакоба на послеобеденную прогулку.