Заику снова шатнуло. Движимый одной лишь интуицией и прекрасным знанием своей клиентуры, Гопа снова попал точно в десятку: когда судьба таксиста была решена, Хромой, увертываясь от опасной роли палача, разливался соловьем:
— Кто через мокруху прошел, сразу авторитетным вором становится. Не каждый на это способен. Бабки теперь тоже будут, поднимешься. А там, глядишь, и «в законе» коронуют.
Тогда у Заики тоже кружилась голова. От ощущения своей власти и значимости. Он даже испытал нечто вроде снисходительной симпатии к мужику, который своей смертью должен был открыть ему такие перспективы. Ему, который всю жизнь был на побегушках у других.
А теперь Гопа, дважды «закрывавший» Куцака еще в Усть-Омчуге, повторяет слова, о которых могли знать только трое: те, кто сидел в кабине мчавшейся в Магадан машины с приговоренным к смерти человеком в багажнике.
И опера за дверью тоже знали слишком много…
Заика вошел в кабинет начальника «шестерки» на ватных ногах.
Хозяин кабинета, сухощавый, с властным взглядом пронизывающих жгуче-карих глаз, несколько минут спокойно рассматривал задержанного. А затем негромким, будничным голосом спросил:
— Негодяй, кто тебе давал право убивать людей?
Истерика Куцака было непритворной. И через его всхлипы и стоны сначала пробились, а потом лавиной хлынули торопливые слова с последней попыткой оправдаться хотя бы в чем-то (он даже почти не заикался):
— Я н-не хотел, с-сначала не хотел. А они говорят: он с-сдаст нас ментам…
Жорка тихонько вышел из кабинета и вполголоса сказал операм, ожидавшим в коридоре с деланно-безразличным видом:
— Все, спекся. Молодцы, ребята. Нам бы теперь, и в самом деле, взять Хромого…
30 апреля
После задержания и допроса Заики, за двое суток никому из оперов не пришлось ни разу по-человечески поесть, спали урывками, по два-три часа.
Михалыч возглавил группу, которая с помощью приданных курсантов учебного центра и солдат из конвойной части прочесывала тайгу вдоль Арманской трассы в поисках трупа. Точное место Заика найти не смог. Двухметровые сугробы, напитавшиеся водой в глубине и зернисто-сыпучие сверху, не хотели раскрывать свою тайну. Поисковики, проваливаясь вместе со своими шестами и щупами, чертыхаясь, вновь и вновь пробивали в подозрительных местах мгновенно оплывавшие траншеи, но все — безрезультатно.
Остальные сыщики трясли город.
ИВС был переполнен мелкими хулиганами и наркоманами, попавшимися с «косячком» — другим. Владелец газовика, переточенного под мелкашечный патрон; мелкий сбытчик, пытавшийся продать коробок марихуаны; воришки, прихваченные на выходе из чужой квартиры или «на кармане», — не передавались, как обычно, для разбирательства в горотдел, а бросались в жернова «шестерки», пытавшейся выудить у попавшей на крючок публики любую информацию о скрывшихся убийцах.
Допрошенный Куцак рассказал наконец о Малом. Этот парень, тот самый Дегтярь Дмитрий Степанович, на имя которого Наталья должна была прислать деньги, действительно, был земляком Хромого и Заики. Высокий, симпатичный, атлетического сложения, с чуть вьющимися пепельными волосами, он пользовался большим успехом у женщин. И если не удрал из области, проскочив милицейские заслоны, то, скорее всего, отлеживался у одной из своих приятельниц. Расколовшийся подельник добросовестно пытался припомнить, с кем Малой развлекался в последнее время. Но среди перечня случайных подруг на ночь, Заика только одну смог описать достаточно внятно и даже эмоционально, настолько его впечатлили «буфера по полметра» и рыжие кудри в стельку пьяной тридцатилетней мадам. И лишь в самом конце разговора он упомянул какую-то Нинку из магаданского пригорода «Дукча», у которой Малой, «пудря мозги базарами про любовь», время от времени жил по несколько дней, а затем, отъевшись на дармовщинку и вытянув немного денег на развлечения, исчезал.
Опера немедленно вцепились в эту информацию, дотошно выспросив, не только как найти Нину, но и все детали их с Малым взаимоотношений. Куцак даже удивился:
— Да зачем она вам. Малой с ней никогда о делах не говорил. Она же дура, все про замужество, про детей ему заправляла. И вряд ли он у Нинки гасится, он же понимает, что этот адрес свеченый.
У оперов на этот счет было другое мнение.
Блатная публика, охотно сутенерствуя и умело используя женские слабости в своих интересах, всегда презирала женщин за их «тупую» преданность и типичное, кроме конченых шлюх, вечно-инстинктивное стремление к простому человеческому счастью: свой дом, своя семья, дети. Сыщики же, не избалованные заботой государства об их жилищных и семейных нуждах, были обречены на абсолютно ненормальный ритм жизни своей сумасшедшей работой. Как следствие, добрая половина розыскников имела в своем житейском багаже печальный опыт разводов. И поэтому, на вес золота ценили они женщин, которые умели соединить представления о женском счастье с преданностью своим вечно замотанным мужьям.