— Ты проснулась, — заметил советник, — неудивительно.
— Оставьте меня, — сказала она, закутывая своё дрожащее тело в меха и отворачиваясь от мужчин. Тут так холодно…
— Догадываешься, что там произошло? — спросил Мурильо у Колла.
— Кажется, Бруд вышел из себя.
— Боги! И кто его вывел? Каллор? Этот ублюдок заслуживает…
— Не Каллор, мой друг, — проворчал Колл. — У тебя есть ещё одна попытка угадать. Думаю, быстро дойдёт.
Мурильо прорычал:
— Крупп.
— Видит Худ, он хоть разок, да испытывал терпение каждого из нас… только никто из нас не способен расколоть мир напополам, поднять к небесам новые горы.
— Думаешь, коротышка доигрался до смерти? Не верю…
— Говорят, даже не поцарапался. Типично. Жаловался на пыль. Никто не ранен, только голову Воеводе чуть не снёс разъярённый мул.
— Мул Круппа? Тот, что спит на ходу?
— О да, именно он.
Спит. И, без сомнения, видит сны о том, что он — конь. Величественный, высокий, свирепый…
— И вправду, очень странный зверь. Никогда не видел такого… внимательного мула. Наблюдает за всем. Королева грёз, это самые странные горы, что мне доводилось видеть!
— О да, Мурильо, они и вправду кажутся больше, чем на самом деле. Присмотрись. Хребет такой, что доходит до самого горизонта, но на самом деле отсюда до него меньше, чем пол-лиги. Не пытайся думать об этом, вот мой совет…
Ни о чём не пытаться думать. Ни о горах, ни о мулах, ни о ярости Бруда. Души окружили мою дочь, там, внутри неё. Две женщины и теломен по имени Крушитель Черепов. Две женщины и мужчина, которого я никогда не встречала… но носила его ребёнка. Я — рхиви, молодая, в самом расцвете сил, погрязла в снах, которые стали явью. Однако где в моей дочери я? Где кровь или сердце рхиви?
В ней нет ничего от меня, совсем ничего. Негодный сосуд. Просто сосуд, вот чем я была, сосуд, чтобы выносить и родить в этот мир нечто чуждое.
У неё нет причин навещать меня, видеть меня, брать за руку и пытаться утешить. Я выполнила своё предназначение и уже не нужна. И вот я лежу, как выброшенная вещь. Забытая. Мхиби.
На её плечо нежно положили руку.
Мурильо заговорил:
— Думаю, она опять уснула.
— Это к лучшему, — прошептал Колл.
— Я помню свою молодость, — начал даруджиец тихим, повествовательным тоном.
— Я тоже помню твою молодость, Мурильо.
— Дикая и расточительная…
— Каждый день новая вдова, если мне не изменят память.
— Я и вправду был как магнит, и знаешь, это не требовало никаких усилий…
— Мы заметили.
Он вздохнул.
— Но те времена миновали. Я постарел и заплатил сполна за дни своей юности…
— Ты хотел сказать «ночи».
— Не важно. Появлялись новые враги. Юная кровь. Марак из Паксто, высокий и ловкий, притягивал взгляды всех, мимо кого проходил. А ещё был Перрил из М’некрае…
— Боги, Мурильо, хватит уже.
— Суть в том, что всё это заняло годы. Целые годы. Приятные. И теперь, ослабев, я могу хотя бы оглядываться назад и вспоминать дни — или, как ты сказал, «ночи» своей славы. Но она, эта несчастная женщина…
— Да, я понимаю тебя. Видел медные украшение, которые она носит? Те, что на запястьях. Их ей привёз Крупп из Даруджистана.
— И что с ними?
— Так вот, о чём я говорил? Обращал ли ты внимание? Странная штука. Они ярче и светлее, когда она спит.
— Разве?
— Клянусь стопкой носовых платков Круппа.
— Как странно.
— А сейчас они какие-то тусклые.
На мгновение воцарилась тишина, и оба присели рядом с Мхиби. После продолжительной паузы рука, лежавшая на её плече, слегка сжала его.
— О, дорогая моя, — прошептал Мурильо, — если бы я мог забрать свои слова назад.
Зачем? Ведь это правда. Слова от чистого сердца, щедрого, несмотря на безответственную молодость. Ты заговорил о моём проклятии. Это ничего не меняет. Стоит ли меня жалеть? Похоже, только когда я сплю. Мне в лицо ты ничего не говоришь и думаешь, будто это доброта. Но это обижает меня, ведь такое поведение больше похоже на безразличие.
А моё молчание? Нежелание отвечать двум добрым людям, которые смотрят на меня прямо сейчас. Какой из моих бесчисленных недостатков оно проявляет?
Твоя жалость, кажется, не сравнится с моей.
Мысли развеялись. Явилась безлесая, охряная пустошь снов. Мхиби пустилась бежать.
Войдя в шатёр, Дуджек швырнул рукавицы об стену, его лицо потемнело от ярости.