Он коснулся пальцами губ и поднял их к небу в жесте почитания.
Лараджин удивилась.
- Завтра? – повторила она. – Ты отправишься на бдение во время Большого Пира? Я думала, ты собираешься принять в нём участие.
- Большой Пир завтра ночью.
- Вовсе нет! – возразила Лараджин, удивляясь его упрямству. – Он сегодня, в первый день.
- Ты ошибаешься. Сегодня десятый день.
Вдалеке, перекрывая скрип лебёдок, при помощи которых рабочие поднимали гонт на крышу западной башни, раздался звон фургонного колокольчика и стук бутылей.
- Слышишь? – спросила она Броклина. – Это фургон торговца молоком. Ты знаешь, что он приезжает только по первым дням.
Когда Броклин прислушался, в его глазах возникло беспокойство.
- Но этого не может быть. Как я ухитрился пропустить…
- Вчера был десятый день – твой вечерний выходной, - продолжала Лараджин. – Ты провёл вечер с Талом.
- Разве?
- А ты не помнишь, как я застала вас с Талом за битвой на мечах в конюшне?
- Вчера мы не тренировались.
- Тренировались.
Лараджин подошла к стогу сена, где он спрятал меч.
- Я видела, как ты его прятал, - сказала она, доставая оружие.
Беспокойство в глазах Броклина превратилось практически в панику.
- Как ты…
Он схватился за меч. Когда его рука мимолётно коснулась руки Лараджин, сердце девушки затрепетало.
- Ты будешь сегодня на Большом Пиру? – спросила она.
- Конечно, - бросил он через плечо, возвращая меч на место.
- Наверное, я тоже пойду.
Лараджин ждала ответа, но Броклин как будто задумался – она сомневалась, что он услышал её слова. Вздохнув, она ушла на поиски отца.
Лараджин нервно вцепилась в своё платье, пытаясь правильно его расправить. Кайма с кружевной бахромой и тесные рукава с рассечёнными нарукавниками синего ускевренского цвета были подходящей длины, а вот лиф платья был ей велик. Неудивительно, учитывая, что платье подарила ей госпожа Тазиенна; его парча стала засаленной, а несколько мелких жемчужин потерялось.
Волосы Лараджин тоже никак не желали сотрудничать. Она пыталась сложить их в затейливые кольца, которые были сейчас в моде, однако волосы оказались непокорными, как змеи на голове у медузы. Она попыталась воспользоваться ещё одной, последней заколкой, но руки задрожали, и девушка выронила её.
На Большом Пиру будет Броклин – если он опять не забыл, какой сегодня день. Что он сделает, когда увидит её? Заметит ли все эти старания, или Лараджин останется для него просто ещё одним лицом в толпе? Осмелится ли она пригласить его на танец? Что, если он скажет да? Что, если она наступит на подол и снова опозорится?
Её глаза упали на шкафчик, в котором она спрятала выпивку Тала. На миг она заколебалась, но потом открыла его. Она подняла хрустальный графин, откупорила его и принюхалась. Почему нет? Может быть, это поможет ей взять себя в руки.
На вкус жидкость была сладкой, как дикий мёд, и хлынула в горло как огонь. Она почувствовала тёплое мерцание, распространяющееся из живота до самых кончиков пальцев. Ещё щёки потеплели, кожу защипало, и когда она краем глаза заметила себя в зеркале, её волосы как будто светились лучами восходящего солнца. Испытав приступ уверенности в себе – значит, вот как крепкие напитки действуют на людей? – она решила отыскать Броклина. Радостно рассмеявшись, она скользнула по коридору с грацией танцовщицы и постучалась в дверь Броклина.
Когда Броклин отворил, она увидела, что он тоже оделся на праздник – в облегающие рейтузы, подчеркнувшие мускулы его сильных ног, и бархатный дублет с высоким воротником. Он нахмурился, когда увидел её, но в следующий миг лучезарно улыбнулся.
- Лараджин! – воскликнул он. – Как здорово тебя видеть. Ты прекрасно выглядишь.
Последняя фраза была сказана с придыханием.
Несмотря на тёплое сияние внутри, Лараджин растерялась.
- Ты кого-нибудь пригласил на Большой Пир? – неохотно спросила она.
- Приглашаю. Тебя, - с куртуазным поклоном Броклин протянул ей руку.
Лараджин, которую от нетерпения била мелкая дрожь, приняла её.
Закат, повечерье, полночь и темнолунье пролетели со скоростью птиц, вскружив Лараджин голову. Большой Пир оказался даже прекраснее, чем она воображала. Он проводился в храме, на огромном дворе, окружавшем священный бассейн, где плавали лепестки роз, и оглушал все чувства. Арфисты и флейтисты наполняли воздух мягкой музыкой, искры волшебного света скакали среди брызг фонтанов, запах сандала наполнял сады, танцоры кружились в чувственных движениях танца. Столы были заставлены бутылями сверкающего вина и медовыми конвертиками с пряностями, которых мог отведать любой желающий. Жрицы Сьюн – а иногда жрецы – скользили тут и там в дымчатых красных нарядах, обнажающих талию и бёдра или изгибы прекрасной груди, награждая пришедших на праздник поцелуями припудренных золотом губ. Другие жрицы смиренно пересекали двор с храмовыми сокровищами в руках. Среди них были изящные скульптуры из стекла, картины сембийских мастеров, инкрустированные самоцветами кубки и резная кость.