— Да… Только выбрался…
Я отвечал машинально, продолжая думать о Сахире. Доберется он до деревни в полночь. На рассвете ему нужно будет встречать ребят, учить их буквам…
А вечером учить взрослых большой, самой нужной науке…
Мирный мед
Эта встреча произошла во время Олимпийских игр в Токио, на стадионе Мейдзи.
Мой товарищ сказал мне на узбекском языке одну незначительную фразу.
Невысокий, солидный японец, который только что подошел к стойке бара, резко повернулся к нам, удивленно развел руками, словно собираясь броситься в объятия.
А потом с шиком произнес два слова:
— Саломат… Рахмат…
Довольный, он весело засмеялся, осматривая нас, как давних знакомых.
— Здравствуйте…
Был жаркий день. На стадионе Мейдзи бушевали болельщики. Некоторые уходили с трибун стадиона, чтобы выпить бутылочку холодной воды. Но все торопились, не желая задерживаться в баре. Не было времени и у нас. Но японец отвел в сторону, усадил за маленький столик, сам принес несколько запотевших бутылочек.
Как мы уже догадались, он был из тех, кому удалось побывать у нас в гостях в Узбекистане.
У этого человека мирная профессия. Он — врач.
— А мой друг — садовод. Вы бы только взглянули на его деревья, на огороды! — воскликнул врач. — Это редчайшая коллекция.
И он заговорил о друге, который в плену очень интересовался узбекскими фруктами и овощами.
— Особенно дынями. Нашей работой руководил один техник, молодой, веселый узбек. Говорил, что это лучше, чем рыть окопы. — И врач вздохнул. — Он прав…
Видно, друг нашего знакомого действительно страстно любит землю и творит чудеса. Земля Японии не щедра. Нужно вложить много труда, чтобы вывести редкие сорта дынь. Врач тоже со знанием дела рассуждал о вкусе узбекских дынь, хвалил сорта «кокча», «гуляби», «койбаш». Произносил он эти названия почти без акцента, только выделял шипящие буквы.
— Вот видите, — заключил врач не без гордости и пояснил: — Мой друг только об этом и говорит. Он переписывается с узбекскими бахчеводами, получает посылки.
Обычай народа
От блестящей Гиндзы в разные стороны убегают улочки без названий, с маленькими, словно игрушечными домиками, без номерных знаков.
Говорят, что Рихард Зорге великолепно ориентировался в этом сложном токийском лабиринте.
В темных переулках он встречался со своими друзьями… Бранко Вукелич, Макс Клаузен, Одзаки, Мияги… Конечно, это не все. У него их было больше.
— У него их были миллионы… — однажды сказала Ханако Исии…
Двадцатисемилетняя женщина впервые увидела Зорге и познакомилась с ним на Гиндзе, в ресторанчике «Рейнгольд».
Рихард Зорге сидел в одиночестве, отмечая свое сорокалетие.
Это было в 1935 году.
Через девять лет его казнили.
На кладбище Тамобати мы стояли у небольшого скромного надгробия. На нем высечены латинскими буквами и азбукой канакана имя, фамилия, даты рождения и смерти.
На обратной стороне надгробия короткая надпись. Нам сделали дословный перевод с японского.
«Здесь покоится герой, который отдал жизнь в борьбе против войны, за мир во всем мире».
И конечно, цветы… Много цветов.
— Их приносят каждый день… Особенно сюда… — подчеркнул управляющий кладбищем.
Он покосился в сторону огромных, тяжелых памятников.
Тамобати — мемориальное кладбище. Здесь погребены и останки крупных генералов, тех самых, которые мечтали о мировом господстве.
У памятников никого не было.
Сейчас на могиле вместо скромного надгробия Рихарду Зорге сооружен памятник, на котором появились новые слова — Герой Советского Союза…
Есть в Японии обычай… Чтобы сохранить память о великих людях, ушедших из жизни, нужно принести цветы, зажечь курения, полить камни…
Цветы сюда приносят каждый день.
Добрый доктор
За базаром начинаются узкие, грязные улочки. Прислонившись к глиняным стенам, сидят на корточках сонные люди. Кое-кто из них лениво жует листики ката, другие уже спят.
Кат — спасение от всего… От невеселых дум, голода, нищеты. Кат растет в горных районах Йемена. Листики, похожие на березовые, содержат алкалоиды. Какие сны видят эти изможденные люди? Подскажет ли одурманивающий сок что-нибудь веселое?
Спрашиваем о вкусе ката.
— Я не знаю. Не пробовал. Зачем? — пожимает плечами наш спутник Зияд Амир.
Он автомеханик, учился в Киеве. Он совсем молод. Ему еще нет двадцати. Зияд Амир, прикусив губу, разглядывает стариков и наконец говорит: