По законам сцены
Ты сыграл свою роль в этом старом спектакле —
Клоунаде с трагически-странным концом.
Благодарность и память мгновенно иссякли,
И остались седины, как нимб, над лицом.
Но для многих еще не окончена пьеса.
И покуда твои остывают следы,
Безымянный дублер в лихорадке прогресса
Добровольно взойдет на подмостки беды.
И неважно, что он все равно проиграет —
Он сыграет свою невеселую роль.
Может, к общему счастью пути пролагает
Только общая, даже короткая, боль.
И забудут его, как тебя забывают,
Но вовеки не будут подмостки пусты:
Ведь у вечных трагедий конца не бывает,
Потому что родятся такие, как ты.
Билетер отрывает контроль на билете,
Равноценно доступный и злу, и добру.
И в театр бытия допускаются дети,
Чтоб на сцене и в зале продолжить игру.
Память о мечте
Сквозь вздох органа Домского собора
Послышался мне Даугавы стон —
Задули ветры с четырех сторон,
Колебля Землю – шаткую опору.
Шутя, открыла сумочку Пандора,
Закрытую с неведомых времен.
И тьма настала, душная, как сон,
Лишая зрения и кругозора.
Придет похмельем память о мечте,
Когда сотрутся в памяти все те,
Кто просто жил и умирал без грима.
История не зла и не страшна:
Осуществилась странная страна —
Живая тень искусственного Рима!
Мы и звезды
Как в муках родовых Вселенная орала,
Но для ушей людских был крик неразличим.
И солнце среди туч светило вполнакала
Между безумным сном и разумом моим.
Я, может быть, во сне Офелию играла,
Но пробужденье вмиг испепелило грим.
Офелия… Так много и так мало,
Но больше все-таки, чем мы понять хотим.
Неистовство души – в консервах киноленты.
Расчетлив скучный мозг, живущий на проценты…
У маленьких комет – большой и длинный хвост.
Шестого чувства нет. Есть только злая шутка.
Безумие – всегда лишь следствие рассудка,
Чтоб не оглохнуть вдруг от крика новых звезд.
Наследство
Ты праведник, но проповедник
Святых грехов моих.
В себе несу я, как посредник,
Остатки дней былых.
Я терпеливый привередник…
Но голос прялки стих.
Взяла века я как наследник —
И промотала их.
О, ледников вершинных холод:
Судьба войны, беда и голод…
Я в рабстве с той поры.
А выкуп мой так мал и жалок…
Но мы спешили щедрость прялок
Сменить на топоры.
Сорочка
Говорят, я родилась в сорочке.
Редко кто рождается в белье.
Очевидно, дальний мой сородич
Был портным у Бога в ателье.
Но червяк сомненья душу точит,
Изнутри сжирает сладкий плод:
Сотворив меня, был Бог неточен,
Значит, я по-своему урод.
Есть у Бога вечные каноны,
Строг Всевышний к своему труду.
И подглядывает он с иконы,
И под видом счастья шлет беду.
Окольцует золотым железом,
По плечу вериги подберет.
Я молчу. Я никуда не лезу.
Все равно выходит – поперед.
И плюют отставшие вдогонку,
И догнать камнями норовят…
Господи! Ты эту распашонку
Забери, пожалуйста, назад!
Олимпийцы
Я проживала на Олимпе,
В доисторическом раю.
Ракушками века налипли
На биографию мою.
Грешна была. А кто не грешен?!
Но, коммунальный рай ценя,
Доисторические греки
Тогда молились на меня.
Мы жили там почти как люди —
В пылу добрососедских склок.
Хранили в глиняной посуде
Прохладный виноградный сок,
Мы тесто во дворе месили,
Ловили рыбу, били дичь,
И ели горькие маслины,
Чтоб сладостный нектар постичь.
Играя на бессмертной лютне,
Мы смертных трогали до слез…
А в Палестине, в жалкой люльке
Уже орал Иисус Христос.
Мария обнажала груди,
Кормила мальчика Христа,
И оставалась книга судеб
Покуда девственно чиста.
Костры над миром не алели,
Оберегая божество,
И не писали Рафаэли
Мадонну сердца своего.
Нас было много, слишком много
Для этой маленькой Земли.
И вот единственного Бога
Однажды люди предпочли.
О, непорочное зачатье,
И вечных заповедей ложь!
Но мы-то знали: без распятья
Бессмертия не обретешь.
И где-то, в новом поколенье,
Приходит время старых тем,
Нам возвращают поклоненье
Для диссертаций и поэм.
Теперь музеи – наши храмы,
Но с инвентарным номерком.
А где-то сына кормит мама
Своим бессмертным молоком.
Дарвинизм
О, генетическое древо!
Как мне добраться до корней?
Колосья древнего посева
Лишь в тайной памяти моей.
Ведь я совсем не королева
На суетном суде ханжей,
И древняя боялась дева
Не только змеев, а ужей.
Я начинаю понимать,
Что помнить бабушку и мать
Сознанью моему довольно…
А Ева – прародитель жен —
Ходила к Богу на поклон,
Чтобы Адаму было больно!
Горбун
Просите или не просите, —
Заговорил молчун.
В полночном светится зените
Десяток светлых лун.
На ближнего ножи точите —
Ведь ближний дик, как гунн…
В Элладе, в Индии, на Крите
Спокойно жил горбун.