И будешь ты стоять совсем одинНа комьях земляного пьедестала…Покойница узор своих морщинСопернице коварно завещала.
Одна ушла. Другой не подойти.Ты платишь запоздалые долги им.…За нас в начале и в конце путиНеутомимо думают другие.
III
Сегодня холодно и снежно,Свободно по календарю.Я так легко и неизбежноСама с собою говорю.
Собаки лают, сосны стынутСреди нетронутого дня…Мои заботы не настигнутТакую легкую меня.
Но как похожи в день морозныйДесятки непохожих мест —И Переделкинские сосны,И скромный Комаровский крест.
Мы долго числимся живыми,Посмертно изредка живем,Не каждый крест украсит имяХимическим карандашом.
Нам столько суждено Елабуг!Но мертвым лучше, чем живым.И голову склоняет набокВорона над плечом моим.
Как бог языческий, искусствоРасплещет кровь по алтарю,И станет вдруг легко и пусто,Свободно по календарю.
И нету ни причин, ни следствий.Одна, одна, совсем однаБегу по собственному следу,От прошлого отрешена.
Зима дорогу поджигаетВеселым снегом – не углем.Но будущее поджидаетМеня спокойно за углом.
И не в котомке, а в портфеле,С последней модою в ладу,Оно несет свои недели,Оно несет мою беду.
Как неизбежность терпелива!Но угадав свою сосну,Я безмятежно и счастливоСегодня за угол сверну.
Круг
Неодолима сила алтарейИ не скудеет звон церковных кружек.И манит телевизорный елейВ синтетику закутанных старушек.
Мы снова принимаем королей,В их честь палим из пролетарских пушекИ не стыдимся голубых кровейИ прочих антикварных безделушек.
Неужто бесконечен только круг?!Иллюзия движенья – лишь недуг,Который хочет оправдать философ.
На цыпочки привстану над чертой:Меня экзаменует граф Толстой,А вместе с ним – крестьянин Ломоносов!
Оркестр
Я пальцами коснусь скрипичных струнИ пальцы обожгу. А все же эхоЧужим смычком рожденного успехаМеня в оркестр поманит, как в табун.
И подчинится духовой крикун —Ведь мне рожок пастуший – не помеха.Среди чужого ржания и смехаКривую спину выправит горбун.
Я слушаю – и все-таки не верю:Все скрипки – Страдивари и Гварнери,От светло-рыжих и до вороных.
Я слушаю – и все же нет покоя:Ведь я касалась звучных струн рукою,А где смычок, чтобы играть на них?!
Скрипка Паганини
Умирает скрипка ПаганиниВ славе, под стеклянным колпаком.Раз в году встречаясь со смычком,Расхотела жить она отныне.
Танца ресторанного рабыни,Скрипочки с фабричным ярлыкомМогут в одиночестве такомСмутно вызвать зависть у богини.
Но ее не каждая рукаВ силах тронуть волосом смычка,Чтобы пробудился звук счастливо.
Лишь однажды он придет ко мнеИ сыграет на одной струнеВсе, что долго было молчаливо.
Гойя
Офорты Гойи?! Что офорты!Добро рождается в борьбе,И в неизвестность распростертоВсе то, что он прозрел в себе.
Потом мы видели воочью,Как прялка сотворяла нить:Машины приезжали ночью,Чтобы офорты повторить.
Теперь размножены офсетомСтраданья сквозь туман стекла…Но не торопятся с ответомБоровшиеся против зла.
Пусть палача возненавиделТот, кто не пожелал прощать…Но Гойя ад в душе предвидел,Мы – явь боимся обобщать.
Уймись, всесильный инквизитор:Я глух – твои тирады зря!Но потрудился реквизитор —И вот готовы лагеря.
А глух – не оправданье это,Лишь кара Божья, нищета…Распятье над землей воздето,Всеобщей стала глухота.
Аппиева дорога
Все мы голенькие,Как новобранцыНа медкомиссии ангелов,Мы – не горлинки —Протуберанцы.Аппиева дорога.Шествие факелов.
А на крестеСотни мук, воплощенных в Христе, —Может, Бог он, а может, философ.А в кабачке придорожном,В полуверсте,Пьют солдаты вино,Не задавая вопросов.
Детей народят мучители эти,Но дети всегда за отцов не в ответе.Кричат, как распятые, в пеленках своих.Но в зыбком и чадномФакельном светеПойдут новобранцыЧерез столетья,И в этом – мука, проклятие их.