Андрей Данилович кивнул:
— Знаю.
— ...У нас, там, понимаете, теснота пока страшная. В общем, извините пожалуйста, но нам в райисполкоме сказали, что скоро мы в этом доме сможем разместить лаборатории — клиническую и биохимическую. Правда это?
Видя неловкость женщины, ее взволнованность, Андрей Данилович мягко улыбнулся и сказал:
— Наверное, правда, раз так в райисполкоме сказали. Мы переезжаем в центр города, а дом сдаем исполкому. — Он посторонился и пригласил: — Заходите.
— А можно... ну, посмотреть дом? Конечно, если неудобно...
— Заходите, заходите... Все удобно. Никого дома нет, — он вздохнул и добавил: — Скоро и я отсюда выеду, вот только ремонт в той квартире закончу.
Мягко ступая по ковровым дорожкам, она робко поглядывала на окна, на высокие потолки, на плотно пригнанные половицы... Андрей Данилович услужливо открывал все двери — ему было приятно показывать дом.
— Кухня вот. Столовая. Здесь комната сына, ну, была, пока он жил с нами... А здесь — тещи и дочери. Дочь, правда, тоже сейчас живет не с нами, а теща умерла год назад. Спальня вот... Здесь моемся...
Вчера вечером он мылся, и в ванной комнате пахло мочалкой и туалетным мылом. Женщина погладила гладкий бок ванны и сказала:
— Прямо особняк настоящий. Знаете, я боялась, в-таких ведь домах обычно печки стоят, а у вас и батареи отопительные, и газ есть, и ванна с горячей водой. И сад какой, я заметила, у вас большой, — она посмотрела в маленькое окошко ванной комнаты на деревья у дома. — Скажите, а вам не жалко отсюда уезжать? Я бы, честное слово, с удовольствием пожила бы в таком доме.
Андрей Данилович развел руками и шутливо вздохнул:
— Честно говоря, я бы тоже жил здесь до самой смерти. Но жена... Надо и ее понять. Давно она хотела отсюда уехать, но как-то меня, что ли, жалела. А после смерти тещи... Нда... Между прочим, жена у меня тоже врач. Профессор. Заведующая кафедрой гинекологии в медицинском институте.
— Вера Борисовна!.. — вскрикнула женщина и вся засветилась. — Вот удивительно... Теперь, знаете, я спокойна, а то все как-то неловко было. Жили, думала, жили люди в доме, а теперь какие-то лаборатории здесь будут... А она, я знаю, только порадуется за нас, что будем работать мы в человеческих условиях. — Признав его теперь за своего, женщина заулыбалась, оживленно заговорила: — Две лаборатории в доме вполне разместятся. Главное, все есть — горячая вода, газ, электричество... Пока лучше и не придумаешь. Сад даже рядом — есть где отдохнуть.
— Сад, знаете, посложнее, — сказал Андрей Данилович. — За садом надо ухаживать.
Женщина засмеялась:
— А у нас дядя Вася есть. Крепкий такой старик, с бородой. Он любит в земле покопаться.
— Ну, раз дядя Вася... — усмехнулся Андрей Данилович.
— Да, да, не смейтесь. Дядя Вася и лошадь с телегой, а колеса у телеги на шинах.
— Раз еще и лошадь к дяде Васе приложена, то это совсем здорово, — засмеялся Андрей Данилович. — По нынешним временам это просто клад — дядя Вася и лошадь. Цены им нет. У себя на заводе я, между прочим, тоже держу две лошади, хоть это кое-кому и диким кажется. А я держу, потому что есть такие места, куда никакая машина груз завезти не сможет, а лошадь, знаете, спокойно его туда доставит. И свой дядя Вася есть к этим двум лошадям. Только его зовут Коля и лет ему еще чуть-чуть за сорок. Как-то так получилось, что образование у него всего три класса, но, ой, убедился я, палец ему в рот не клади — с рукой откусит. На собрании я решил его как-то похвалить слегка. В стороне от коллектива, думаю, человек, все со своими лошадками. Вот, говорю, с кого пример брать надо: что ни попросишь, все без лишних слов сделает. А он, смотрю, уши насторожил и внимательно смотрит на меня круглыми глазами. На другое утро заходит он ко мне в кабинет и кулаком по столу, а кулак, замечу, раза в два больше моего. «Вот что, говорит, Данилыч, не дашь двести двадцать, то и прошшай, то и прошшай». — «Ты что, очумел, отвечаю, я так тебе сто восемьдесят по всем сусекам наскребаем». — «Нет, говорит, Данилыч, не дашь двести двадцать, то и прошшай, то и прошшай».
Женщина засмеялась:
— И как, дали ему двести двадцать?
— Ой, пришлось изворачиваться... А что делать? Он же: прошшай да прошшай... Попробуйте в городе еще такого найти. Разве что вашего дядю Васю переманить.
Она погрозила пальцем:
— Не получится. Он нас любит. Мы его вылечили.
— Трудно, раз так. Но опять-таки — двести двадцать... Вдруг не выдержит и скажет: «Прошшайте, милые».
— Не думаю, — сквозь смех ответила она. — Он еще лошадь любит, а ее вы не переманите, она у нас хорошо живет, сытно.