— У него даже книга есть старинная, как Библия. Там про сельское хозяйство все наперед прописано. Но не всем эта книга открывается — технологию специальной молитвы надо знать.
Зал ожил: разговор неожиданно стал принимать шутливый тон, и люди были довольны разрядкой.
Из глубины зала послышалось:
— Не технологию, а производственный процесс, как читать — стоя или сидя, против солнца или наоборот, с какой страницы начинать и где кончать...
А технолог в первом ряду сказал:
— Если он у нас такой знающий, то надо его с этой книгой в село и послать.
Андрей Данилович разозлился:
— И без книги не хуже, чем ты на заводе, дела бы там вел. Я хоть и не специалист, не агроном, не ветеринар, а землю, не в пример тебе, чувствую, понимаю...
— Вот-вот, — кивнул технолог.
— ...в деревне родился и вырос, — неожиданно для себя продолжил Андрей Данилович и, помедлив, поежился, как ныряльщик на незнакомом месте: глубоко ли там или под водой камни? — Короче, если надо, то прошу партийное собрание рекомендовать меня на работу председателем колхоза... В отстающее хозяйство.
Позднее, вспоминая мгновенно установившуюся тишину в зале и себя, стоявшего возле трибуны, он поражался, как прочно, намертво, на всю жизнь, ухватила память отдельные детали.
Директор завода, пристроившийся в кресле у двери, зло дернул щекой, но не пошевелился: как сидел, нога на ногу, в кресле, так и остался сидеть, только глаза гневно сверкнули и покраснели лицо и шея. А у секретаря партбюро глаза стали веселыми, лицо посветлело. Он поднял руки, нерешительно подержал их в воздухе, косясь на директора, а затем твердо ударил ладонь об ладонь.
Его поддержали, захлопали, правда не очень чтобы дружно, а так — для порядка.
Все, нырнул. И сразу набежали мысли о семье, о взрослых детях.
Домой он пришел с багровыми пятнами на скулах.
— Что с тобой? — испугалась жена. — На тебе лица нет.
Скрывать не было смысла, и он все рассказал. Ждал упреков, готов был к долгому спору, к ссоре. Даже к слезам жены приготовился, хотя она на его памяти плакала только однажды. Но она как-то странно похмыкала, потом совершенно спокойно села в кресло, достала из ящика стола сигарету, закурила, жадно вдохнула дым и мягко сказала:
— Странно у тебя все получается... Не поговорил, не посоветовался. Как снег на голову... Несерьезно как-то, по наитию.
Он сдвинул брови:
— Серьезно или нет, а дело сделано — не откажешься.
— По правде сказать, чего-то такого я от тебя давно ожидала, уж очень сильно ты природу любишь. Но чтобы вот так, вдруг, как будто бы меня и нет на свете и не надо со мной советоваться... Нет, не думала, что ты так можешь поступить. Обидно мне, честное слово. Обидно.
— Но я же и сам не знал, что так получится, — стал он оправдываться. — Накипело здесь, понимаешь? Знаешь ведь, что на селе сейчас делается — газеты читаешь...
— Знаю. Читаю, — кивнула она и, прищурившись, наклонила к плечу голову, крепко зажала губами сигарету.
— Вот и всколыхнуло меня.
Она выпустила клубок дыма, и он, расходясь, спрятал на миг ее лицо. Деловито, как на приеме больного, спросила из дыма:
— И полегче стало? Горечи поубавилось?
Андрей Данилович простодушно кивнул, и тогда она улыбнулась, но тут же прикрыла рот рукой с дымящейся меж пальцев сигаретой, а когда убрала руку, то губы опять были стянуты в прямую нитку.
— Понимаю, — протянула она и задумалась.
Он беспокойно сидел на тахте, смотрел на жену и прикидывал, что будет дальше. Она молчала, думала, и он сказал:
— Так и получилось. И я не жалею. А теперь нам что-то решать надо... Может, я куда поближе поеду, поработаю, а там посмотрим. Яснее все дальше станет.
— Подожди, Андрюша. Успокоиться надо, свыкнуться с твоим этим решением, с мыслями собраться, а то у меня от этого разговора голова разболелась.
А на другой день утром к заводоуправлению мягко подкатила зеркально-черная машина секретаря горкома партии. Машина с тремя нолями на номере. В его приезде не было ничего удивительного, бывал он у них на заводе часто, а в тот день у директора собирались на совещание сталевары — видимо, к директору и приехал. Но неожиданно открылась дверь его кабинета, а не директорского, и секретарь горкома зашел к нему.
Легкий в поступи, он порывисто шагнул за порог, а за его спиной замаячило испуганное лицо секретарши. По старой армейской привычке встречать начальство Андрей Данилович вытянулся во весь рост.
— Принимай, Лысков. Не ожидал? — воротничок белой рубашки секретаря горкома был накрахмален до костяной твердости. — Давно не виделись, вот и решил зайти по пути, проведать.