— Послушай, дед, я что хотел спросить: брат твой уже три года как умер, так? Почему ты именно теперь решил его бюст вылепить?
Старик поморщился, недовольный, что его прервали, и положил рукопись на колени.
— Расчетик один имелся.
— Какой расчетик?
— Ну, надыть, готовился.
— К чему ты так долго готовился? — не отставал от него Бокарев.
Поведя рукой над ворохом библиотечных книг, старик придал лицу вдохновенное выражение:
— А по ундервинту этому непросыпно стучать, сагу слагать об у брате любимом.
— Вон что... Сагу, а к ней бюст для наглядности. Смело задумано, дед. Еще любопытно спросить: зачем ты язык так часто коверкаешь?
Старик здорово удивился:
— Разве заметно? А я думал, мой колорит органически в речь мою вплетается, — он поводил возле себя руками, словно оглаживал собственную фигуру.
Нервно поерзал на стуле, покачал головой:
— Надо же... Выходит, заметно. — И неожиданно рассердился: — Чего это ты, Серега, с вопросами ко мне сегодня пристал? Разреши и тебе тогда задать вопросик?
Бокарев вяло пожал плечами:
— Задавай.
— Скажи, ты, чай, знаешь, почем писателям плотят?
— По-разному платят: какая книга по величине...
Старик живо склонился со стула, запустил руку в ворох библиотечных книг, порылся там, покопался и вытащил «Войну и мир».
— Вот за такую, скажем, книгу сколько заплотят?
Бокарев засмеялся:
— Ой, дед, молодец... За что я тебя люблю, дед, это я сейчас только понял, так за то, что ты дюже нахальный. Знаешь что? Брось терзать свою машинку.
Старик обиженно поджал губы.
— Не пойму, Серега, над чем ты так дико смеешься.
Бокареву вдруг стало жалко его.
— Пойми, дед, тебе бы всей жизни на такую книгу не хватило. Это же гений писал... Пойми, ну, талант же нужен... Непросто ведь книги писать.
Старик пристально посмотрел на него:
— Что есть талант?
Бокарев стал перебирать в воздухе пальцами.
— Ну, талант и талант... Способность такая...
— Вот видишь — ты и не знаешь. А я скажу: жизнь надо знать, натуру. Почитаешь вот их книги, — он небрежно ткнул пальцем на ворох взъерошенных страниц, — и головой покачаешь — об чем это люди пишут? Про казака вот разбойника. То к белым, то к красным, опять-таки ж к белым, к бородатым зеленым разбойникам все туды-сюды подавался. Что это, спрошу я, позиция? Нет, отвечу сам, не позиция! Помахает шашкой, да и давай эту, как ее, ну, да бабу свою, по овинам щупать. Вот те и на!.. Или вон книга «Сто лет одиночества». И где же, ответь мне, можно прожить сто лет в одиночестве, если людишек везде, как семечек в арбузе, натыкано. Да разве я хуже их напишу?!
Бокарев заикнулся было сказать старику, что все он путает, но сдержался, притих — захотелось послушать его откровения дальше.
Старика несло:
— Натуру я хорошо знаю. Хочешь, к примеру, расскажу, как вот эту самую машинку я приобрел? — он сильно двинул рукой огромную каретку. — Короче, помер когда Митька, а у меня дума в голове о саге задаваться начала, поехал я в райцентр, в ихний райком. Спрашиваю: «Вы Митьку мово любили?» Они натурально мне поясняют: «Любили и любим, память о нем чтим, портрет его у нас на видном месте красуется». — «Так вот, — это уже я им, — сагу я задумал слагать о брате любимом». Нужна, дескать, пишущая машинка. Опять-таки же и бумага. С бумагой нонче дефицит. Теи мне и говорят: «Не можем выделить машинку — все они оприходованы». Ну, это я наперед знал. Вернулся домой и написал теим, что в области. Выждал малось — и опять в район. Писали вам, спрашиваю, что-нибудь из области. «Как же», — это они мне в ответ. И бумагу показывают, где написано: «По возможности просим выделить Петру Михайловичу Белоусову пишущую машинку». «Так в чем дело?» — я спрашиваю. «Нет, — отвечают теи, — такой возможности:». И это я наперед знал. Написал я тогда туда, — старик ткнул указательным пальцем в потолок. — Так теи, что сверху, написали теим, что в области, а теи, что в области, рассердились и как дунули в телефонную трубку на тех, что в районе: стариков-де, уважать надо, да то да се — так теи, из района, ундервуд этот мигом мне на машине домой примчали.
— Ой де-ед... — простонал Бокарев. — Правда ведь, хорошо ты знаешь натуру...
— Видишь... А ты говоришь, нету у меня таланту.
— Есть у тебя талант. Есть!
— Выходит, что да. Есть. За эту истину теперь можно и по единенькой.
В кухне он уселся на лавку у стола с важным видом, а выпив самогону, еще и самодовольно оттопырил нижнюю губу. Небрежно поковырял вилкой в тарелке и с достоинством сказал:
— Опять же как книжки я заимел — библиотеку тую, что под столом... Брал-перебрал их в библиотеке Митьке читать. Они все ворчали: верни, дед, книжки. А как верну, когда Митька требует читать и перечитывать. Теперь, надысь, и забыли про книжки теи. А я, Серега, все ихи книжки досконально-таки изучил. Как сюжетик свой крутят-вертят, опять-таки ж где кульминация эта самая заостряется... И скажу я тебе, Серега, — он подался вперед, наваливаясь грудью на край стола, — не надоть никакой кульминации, а нужон сплошной поток нейтронов.