Вечерами она дотошно выспрашивала бабушку Аню, тетю Валю и Алю о том, как они думают, сколько могут стоить сейчас такие часы, потом, вновь заворачивая часы и пряча в ящик под белье, беззвучно шевелила губами, как бы ведя сама с собой спор и решая, завтра продать часы или еще подождать; спрятав часы, решительно задвигала ящик, отыскивала какую-нибудь вещицу, какую-нибудь безделушку, которую могли купить спекулянты на базаре.
Скоро таких вещиц совсем не осталось, и бабушка раза по три в день вынимала часы из комода.
Чем труднее приходилось нам в ту зиму, тем почему-то веселее, легче, как-то беззаботнее жилось Яснопольским. Еще, правда, с месяц после приезда отца они вели себя тихо, словно чем-то были угнетены. Самсон Аверьянович проходил по прихожей быстро, с хмурым, сосредоточенным лицом, но постепенно лицо его разгладилось, на губах вновь появилась постоянная улыбка, и он уже не торопился к себе, а останавливался поговорить, если видел, что в кухне кто-нибудь есть. Особенно часто он заходил в гости к бабушке Ане, шутил, весело разговаривал с Юрием, с его женой; громкий смех его отчетливо доходил и до нас.
Зимой Кларе Михайловне сшили новый домашний халат и мягкие тапочки. Халат был теплый, стеганый, из зеленоватого шелка, по нему, когда она проходила по прихожей, словно пробегали легкие светлые волны; воротник халата, рукава и полы были оторочены белым мехом горностая, а черные хвостики зверьков пошли на тапочки — прикрепленные на взъеме перламутровыми пуговицами, хвостики забавно мелькали из стороны в сторону.
Чуть позднее Клара Михайловна приобрела толстый золотой браслет. Он держался на руке свободно и падал на запястье, когда она ее опускала; из-за широкого и длинного рукава халата браслета не было видно, и у Клары Михайловны появилась привычка часто поправлять волосы — едва она поднимала вверх руку, как рукав халата падал к локтю, а вслед за ним туда же скользил тяжелый желтый браслет.
Никого из нас — ни бабушку, ни Алю, ни меня — Клара Михайловна не замечала, зато заигрывала с Юрием, угощала его папиросами, а с тетей Валей вела какие-то долгие разговоры; мне иногда казалось — она в чем-то ее убеждает.
Неожиданно оказалось, что у Яснопольских немало знакомых. Казалось бы, откуда им взяться, если они всего три года назад приехали в наш город? Тем более что Клара Михайловна редко выходила из дома. Но вот — появились. Днем, как раз когда я садился за уроки, она пристрастилась звонить по телефону; делать ей было нечего, она могла часами стоять в прихожей с телефонной трубкой у уха, а слышимость в доме была такая, что ее разговоры сильно отвлекали меня от занятий.
Что это были за беседы по телефону? О чем?.. Однажды она примерно с час, жеманясь и сюсюкая, с подробностями рассказывала, какой видела сон. А снилось ей, будто она летает над домами, легко парит в воздухе. В это время я решал трудную задачу, но скоро забыл о ней; представив, как Клара Михайловна летает, я принялся рисовать ее. Коротконогая, невысокая, но грузная, она на листе бумаги висела над крышами дома в своем зеленом длинном халате с широкими рукавами; на спине, пониже выпирающего шейного позвонка, трепыхались куцые воробьиные крылышки, а во рту торчала папироса, дым из нее валил темной тучей — от него разлетались перепуганные вороны.
Еще я запомнил, как она жаловалась по телефону, что ей ужасно надоело сидеть дома и хочется пойти работать. Тогда я впервые узнал, что в молодости Клара Михайловна окончила курсы секретарей-машинисток, но никогда не работала, теперь же захотелось наверстать упущенное.
— Но надо же все вспомнить, — обиженно растягивала она слова. — Велела я своему Самсону достать мне пишущую машинку, а он тянет, так я пока весь шрифт машинки вырезала из бумаги, раскладываю на столе, как регистр машинки, и тренируюсь.
Пишущую машинку, как помнится, Яснопольские так и не купили, а дня через три или четыре после того разговора я увидел в кухне на железном листе, рядом с окурками, горку нарезанных из бумаги кругляшков с печатными буквами, старательно написанными черным карандашом.
Вечером кто-то сильно хлопнул дверью, и ветер разнес буквы по всей кухне. Так они и валялись на полу, пока тетя Валя не подмела и не выбросила бумажные кругляшки в печку — вместе с мусором.
На дом к Кларе Михайловне вдруг зачастила маникюрша — то днем, то под вечер.
— Как ваши ноготочки? Лак еще держится? — спрашивала она Клару Михайловну и шла за ней в комнату, бережно держа у груди кожаный чемоданчик с инструментами.
После маникюра Клара Михайловна ходила по прихожей, кухне и слегка потряхивала кистями рук, подняв их на уровень груди — сушила на ногтях лак.