– Мы оба в разное время наговорили друг другу много такого, что нам хотелось бы взять обратно. Давай забудем об этом. – Рорк бросил полотенце на скамью. – Что касается остального…
– Я была не права.
Он изумленно поднял брови.
– То ли Рождество пришло раньше времени, то ли следует объявить этот день новым национальным праздником.
– Знаю, я вела себя как идиотка. Я вела себя так глупо, что сама готова пнуть себя в задницу.
– Ну, это ты всегда можешь предоставить мне.
Ева не улыбнулась.
– Она приехала ради твоих денег, ты врезал ей в ответ. Все так просто. Я все усложнила, я поставила себя в центр картины, а на самом деле речь шла вовсе не обо мне.
– Это не совсем верно. Я врезал ей куда жестче, чем было нужно, потому что, с моей точки зрения, речь с самого начала шла о тебе.
У нее щипало глаза, лицо горело.
– Я себя ненавижу… Нет-нет, не надо, – торопливо проговорила Ева, когда Рорк сделал шаг к ней. – Я сама должна сообразить, как мне это сказать. Я себя ненавижу за то, что не я это остановила. Я близко не подошла к самой возможности это остановить. И я набросилась на тебя, потому что я этого не сделала, не смогла, а ты смог и сделал. – Она втянула в себя воздух, осознав все до конца. – Я набросилась на тебя, потому что знала: мне это сойдет с рук. Потому что знала в глубине своей беспросветной глупости, что ты простишь меня. Ты не действовал у меня за спиной, не предавал мое доверие, ты ничего такого не сделал, а я убедила себя, что сделал. А на самом деле ты сделал только то, что надо было сделать.
– Не стоит меня перехваливать. – Теперь он сел на скамейку. – Мне хотелось ее убить. Мне кажется, я убил бы ее с наслаждением. Но тебе бы это не понравилось. Нет, совсем не понравилось бы. Поэтому мне пришлось удовольствоваться малым: я всего лишь убедил ее, что именно это я и сделаю, если она попытается еще хоть раз протянуть к кому-нибудь из нас свои липкие пальчики.
– Черт, жаль, что я этого не видела. Интересно, во сколько она меня оценила.
– А это важно?
– Мне хотелось бы знать.
– Два миллиона. Жалкая сумма с учетом всех обстоятельств, но ведь она нас совсем не знает, не так ли? – Глаза Рорка, пронзительно синие и пронизывающие ее насквозь, не отрывались от лица Евы. – Она же не понимает, что мы не дали бы ей ни панта. Она не понимает, что твоя ценность для меня неизмерима. Это всего лишь деньги, Ева. То, что у нас есть, не имеет цены.
Тут она наконец подошла к нему, села на колени и обхватила его руками и ногами.
– Ну вот, – прошептал он. – Ну вот мы и приехали.
Ева спрятала лицо у него на шее.
– А что такое пант?
– Что? А-а… – Рорк засмеялся. – Это старинное слово. Ирландский фунт.
– А как сказать по-гаэльски «Прости меня»?
– Ta bron orm, – сказал Рорк. – И ты меня прости, – добавил он, когда она медленно повторила за ним эти слова.
– Рорк, она еще в Нью-Йорке? – Увидев, что он не отвечает, Ева откинулась назад и встретилась с ним глазами. – Ты ведь знаешь, где она. Ты всегда такие вещи знаешь. Я все равно уже чувствую себя дурой. Не заставляй меня сверх того чувствовать себя еще и ни на что не годной дурой.
– На то время, когда я уходил с работы, она еще не выписалась из гостиницы, равно как и ее сын, и его жена.
– Ну ладно, тогда завтра… Нет, завтра же эта штука. Я не забываю об этой штуке, и я сделаю все… ну, в общем, все, что полагается.
А все, что полагалось сделать для подготовки к большому приему гостей, будет ей наказанием за глупость и стервозность.
– Кто-нибудь, надеюсь, объяснит мне, что я должна делать. – Ева обхватила его лицо руками и торопливо зашептала: – Только пусть это будет не Соммерсет.
– Тебе ничего не придется делать, а «эта штука» называется приемом гостей.
– Как это «ничего не придется делать»? Очень много надо делать. Надо что-то координировать, одобрять или отвергать какие-то варианты. Надо базарить с поставщиком провизии и прочее в том же роде.
– Я никогда не базарю, даже с поставщиком провизии, но если тебе от этого станет лучше, можешь проследить за украшением бального зала.
– Мне понадобится список?
– И не один. Это поможет тебе избавиться от чувства вины?
– Ну, это хоть кое-что для начала. В воскресенье, если Ломбард еще не уедет, я нанесу ей визит.
– Зачем? – Теперь Рорк сжал ее в объятиях. – Зачем проходить через это, зачем давать ей возможность снова тебя ужалить?
– Я должна наглядно ей продемонстрировать, что нет у нее такой возможности. Я должна все ей высказать лицом к лицу. Речь идет… – и учти, мне и без того стыдно, а если ты это повторишь, мне придется сделать тебе больно, – речь идет о самоуважении. Терпеть не могу чувствовать себя беспомощной трусихой, а в этом деле я спрятала голову в песок.