Пара секунд упавшей на них тишины – а потом Мегуми протягивает руку.
И Мегуми опускает ее ладонью на глаза Сатору, и Сатору уже не удивляется, ощущая чужое прикосновение.
Пустота внутри распадается под чужими пальцами, давая кислороду доступ в легкие, и Сатору может дышать.
Мегуми говорит – то ли приказывает, то ли просит:
– Спи, Сатору.
Голос Сугуру в голове мурлычет: «Спокойной ночи».
Сатору засыпает.
Сны ему той ночью не снятся.
========== Тише, Годжо-сан ==========
Это происходит после очередной пустяковой битвы – ничего особенного, минимум приложенных усилий. Но битва заканчивается и проходит какое-то время, может, пять минут, может, час, а Сатору вдруг замирает посреди улицы, осознав, куда именно идет.
Мысленно матерится.
Он уже собирается сменить направление на сто восемьдесят и отправиться в школу, куда ему и положено, но…
Но что-то его останавливает. Что-то не дает сдвинуться с места. Взгляд все равно возвращается к исходной траектории – дорога, ведущая в квартиру Мегуми и Цумики.
Вот же черт.
Так и не свернув, Сатору продолжает идти.
Я просто проверю, как там детишки, – говорит себе он.
Я тут же уйду, – говорит себе он.
И даже почти в это верит.
Квартиру Сатору открывает собственным ключом, выданным ему Цумики под строжайшим секретом, тайком от Мегуми – сам Мегуми, конечно же, обо всем знает, но каждый из них старательно делает вид, будто нет. И вот Сатору переступает порог. Вот Сатору закрывает глаза, склоняет голову и делает глубокий вдох.
И с удивлением для себя осознает, что только теперь легкие покорно принимают воздух, и он может свободно, почти без усилий дышать.
Пару минут Сатору просто стоит и с наслаждением делает один вдох за другим, пока в конце концов не смиряется с мыслью, что провести так вечность не может. Так что он заставляет себя отлепиться от порога. Заставляет себя открыть глаза, головы все так же не поднимая. Смотрит на время и морщится – начало четвертого ночи, приперся, блядь, долгожданный гость.
Он просто тихонько заглянет в комнаты к детям, проверит, что они на месте и спят – и тут же свалит. И неважно, что благодаря технике, из-за которой стены перестают быть преградой для глаз, ему никуда заходить и не нужно – можно ведь убедиться и так.
Но Сатору не против впервые в жизни сделать вид, что ненадолго об этом забыл.
Вот только все планы рушатся, когда он наконец голову поднимает, выныривая и из собственных мыслей – и в полумраке коридора натыкается на невпечатленный взгляд стоящего неподалеку Мегуми.
О. Кажется, Сатору немного проебался.
Ну, или не немного.
С усилием натянув на губы искусственную улыбку, он уже готовится выдать какую-нибудь донельзя идиотскую отмазку – но Мегуми его опережает; бросив взгляд куда-то в сторону руки Сатору, он хмуро говорит:
– У вас кровь.
Сатору моргает.
Отслеживает направление взгляда Мегуми – и понимает, что тот прав.
У Сатору порван рукав и разодран локоть, из которого сочится кровь – несколько капель уже сорвались на пол, стекшись в небольшую лужицу; а он ведь совершенно не помнит, как это произошло. Проклятье точно задеть не могло – его техника не ослабевала ни на секунду во время битвы, так что такое невозможно физически. А значит, Сатору напоролся сам.
Промежуток времени между окончанием битвы и тем моментом, когда он осознал себя, идущим в квартиру Фушигуро, изрядно смазан в сознании – вероятно, именно тогда все и произошло.
Вспомнить, когда в последний раз получал ранение, у Сатору не выходит.
Вот черт.
Только теперь, осознав, что ранен, Сатору ощущает отголосок боли – вполне терпимый, легко игнорируемый. Он заставляет собственную фальшивую улыбку стать шире; тянет губы в изломе так усиленно, что скулы саднит.
Говорит:
– О, это сущий пустяк, не стоит внима…
– Идите на кухню. Я принесу аптечку, – произносит Мегуми, прерывая Сатору на полуслове и, кажется, вовсе его не слушая, и когда Сатору пытается вклиниться:
– Но… – Мегуми перебивает опять уже с отчетливо строгими нотками, скользнувшими в голос; повторяет:
– Идите на кухню.
И, стоя здесь, перед десятилетним мальчишкой, Сатору на секунду сам чувствует себя ребенком, которого пристыдил родитель. Когда мимолетное оцепенение спадает, он едва удерживается от того, чтобы фыркнуть – все-таки, большой вопрос, кто здесь за кем присматривает – и послушно идет на кухню.
Спустя пару минут приходит Мегуми с аптечкой, принимается методично вытаскивать все, что ему понадобится.
– Я вполне в состоянии сам… – начинает Сатору, но Мегуми бросает на него Взгляд, такой же строгий, как и его голос считанные минуты назад – и Сатору затыкается.
Когда Мегуми закатывает ему рукав и тут же нацеливается обрабатывать ссадины, Сатору на секунду, всего на секунду, испытывает искушение позволить ему себя коснуться… Но он не может.
Просто не может.
И в результате Сатору лишь сужает действие своей техники настолько, чтобы создать видимость прикосновения к своей коже, на деле этого прикосновения не допуская. Объяснить логически, зачем делает это, он не может – но его так давно никто не касался, слишком давно, и одна мысль о прикосновении вызывает легкую тошноту.
Даже если речь идет всего лишь о ребенке. Об этом конкретном ребенке.
На секунду Мегуми хмурится сильнее, когда его палец оказывается на коже Сатору и, кажется, даже напрягается – но тут же непроницаемое выражение лица возвращается к нему и он продолжает движение.
Сатору притворяется, будто не заметил этой заминки.
Мегуми притворяется, будто не заметил того, что сделал Сатору.
Идиллия, мать ее.
И, наблюдая за тем, насколько отточенными, почти профессиональными движениями Мегуми убирает кровь – приходится следить за каждым мнимым касанием, чтобы позволить это, – Сатору ощущает, как за ребрами начинает ядовито копошиться вина. И он, до этого послушно молчавший, не выдерживает; ему в принципе сложно выдерживать тишину – в ней всегда таится слишком много всего.
– Кажется, у кого-то здесь немалый опыт в обработке ссадин, м-м-м? На ком же ты тренировался, Мегуми? Не на себе ли случайно? – спрашивает Сатору с деланным весельем.
Это длится всего какую-то долю секунды, но Мегуми вдруг застывает от его слов прежде, чем продолжить движение. Сатору визуально улавливает, как в этот раз он надавливает ватным тампоном на ссадину чуть сильнее нужного – до этого его движения были предельно осторожными и даже не ощущая, Сатору мог бы назвать их почти нежными, если бы знал Мегуми чуточку хуже.
Но Сатору прекрасно осознает, что дело не в нем; что Мегуми оказал бы помощь почти любому, кому она понадобилась бы – просто потому что это Мегуми. Болезненно неравнодушный к миру в целом за всей своей невозмутимой маской.
Не то чтобы это неравнодушие хоть как-то касается конкретно Сатору, как личности. И, нет, от этой мысли ему вовсе не горько.
С чего бы.
Зато такой секундной реакции Мегуми более чем достаточно, чтобы Сатору понял – он попал в точку. Любое, даже наигранное веселье тут же улетучивается, когда этой мысли его начинает подташнивать.
– Будьте тише, Годжо-сан. Еще разбудите Цумики, – спокойным ровным голосом просит Мегуми, и если бы не мимолетная реакция – можно было бы подумать, что слова Сатору на него никак не повлияли.
Давить на Мегуми дальше и расспрашивать – верный способ заставить его отпрыгнуть от Сатору и ментально, и физически. В лучшем случае – на шаг-другой, вероятнее – на милю-другую. Так что Сатору заталкивает вспышку беспокойства поглубже и лишь едва сдерживает вздох. Он разберется с этим потом. Как-нибудь.
И решает сменить направление разговора на что-то более легкомысленное.