Он перестал думать о домашних делах, когда Андрет поцеловала его. От ее дыхания пахло дикими яблоками и медом, которые она ела, а от кожи и волос – горьковатой сладостью трав.
Крапива и дуб. И лаванда.
Они стояли посреди огромного луга на прохладе летнего рассвета, и никто во всем мире вокруг больше не думал о войне.
Андрет провела большими пальцами по его щекам. Ее кожа чуть загрубела после скачки, стертая о повод недоуздка.
– Я вещи так и не собрала, – она улыбалась. – Днем раньше было нужно. Так хочу увидеть море, а будто и не стремлюсь, – Андрет вздохнула со странным мечтательным облегчением, будто оставленный дома перед прогулкой беспорядок ее не заботил.
Айканаро ткнулся лбом в ее лоб. Ресницы соприкоснулись.
– Ну, поедем парой часов позже.
Андрет шутливо толкнула его кулаком в плечо.
– У нас никогда не получается просто «парой часов позже», не обманывай себя. Эарвен натравит на нас чаек.
Он тихо хмыкнул, представив себе маму, обладающую такой ужасной способностью.
– Ты слишком ее боишься.
– Ну уж нет!
– Не страшно. Мы всегда опаздываем.
Андрет шевельнулась в его руках, движением тела прося опустить на землю, и Айканаро послушался. Она обвила его шею, прижимаясь всем телом, и шепнула на ухо – чуть слышно.
– Значит, опоздаем еще раз.
Мир вокруг них был радостен и полон жизни: бурной, как разлапистый летний венок с душистыми ночными цветами.
И все было правильно.
– Андрет!..
Видение угасло, но осталось ощущение счастья, которым он захлебывался в этом сне – не умильной радости, но чего-то полнокровного и всеобъемлющего, словно сама способность испытывать радость стала самой естественной для каждого живущего.
Из каких глубин его души взялось это? Оно не было воспоминанием, в этом Айканаро мог поклясться собственной душой. Он должен был бы ухватиться за него в последнем отчаянном рывке, попытаться удержать, и рухнуть во тьму, когда счастье исчезло.
Но пришедшие чувства оказались совсем иными. Подобные зарождению жизни из пустоты, дыханию мира, что еще не случился – они превратились в благословение.
Будто что-то большее осенило его прикосновением, осветив самые темные уголки души, выкристаллизовав, вырвав из них наконец-то цельную картину, которая оказалась ужасающе проста.
И никаких кошмаров. Никакой ужасной кары.
«Я дождусь тебя. Чего бы это ни стоило. Я хочу коснуться твоей души вновь, и ты вернешься ко мне с дальних нехоженых троп, по которым ведут тебя в посмертии холодные звезды. Не сейчас, но после того, как все мы станем едины, и мир обретет конец и начало. А без тебя я никогда не буду собой, блуждая один в совершенном мире».
Решение – единственно верное решение – наконец-то оформилось в нем и созрело, словно окрепший росток, покинувший бессветную глубину почвы.
Айканаро проскользнул бесплотным духом среди черных залов, раздумывая о том, как же теперь найти бесстрастного Намо, но путь среди потерянных душ оказался легок и короток. На этот раз вела не память, но намерение и твердость мысли, и они облегчали дорогу.
Его душа не могла склониться перед троном хозяина Чертогов, потому что любой зримый жест был обязанностью тела, но на Айканаро повеяло холодом благоговения. Намо возвышался на своем месте, бесстрастный и внимательный, овеянный серебром воспоминаний, нефритовыми узорами счастливых жизней и горечью несбывшихся надежд.
Айканаро вновь почувствовал себя песчинкой перед этой силой, но уважение и захватившее дух ошеломление не имело ничего общего с раболепным ужасом.
Он знал, что от Намо не укрылось его близкое присутствие. Обращенный к нему взгляд хозяина Мандоса был изучающе цепок, но не злобен. Льняные локоны одного из Валар по-прежнему ниспадали на серый, как влажный камень, длинный плащ.
– О чем ты хочешь сказать мне, Айканаро? – его голос звучал глубоко и твердо, но не страшно.
Он понял, что упустил момент, когда пространство рядом с ними очистилось от других фэа, и поневоле оробел, стоя в одиночестве перед высоким троном одного из Аратар.
Но слова полились легко, будто всегда хранились где-то в глубине его души, и все произносимое сейчас стало лишь плодами того семени, что так долго вызревало в земле размышлений.
– Я многое обдумал, хозяин Чертогов. Я принял решение и хочу сказать его и тебе, и владычице Ниэнне. Как той, что пыталась утешить меня в моих кошмарах вместе с тобой.
На мгновение Айканаро показалось, что Намо откажет ему.
«Вот почему его страшатся. За взгляд. Он смотрит так, будто знает тебя лучше, чем ты сам».
Но хозяин Чертогов лишь слегка смежил веки.
– Да будет так. Мы не призываем других Валар на то, чтобы выслушать души, но твоя просьба справедлива.
Он не знал, быстро ли, или медленно явилась Ниэнна. Но она вошла в изменчивый призрачный зал дождливым шорохом своей вуали и каплями слезинок на гладко блестящем полу.
Ее серебряные косы на этот раз обвивал черный жемчуг разлуки, и фигуру облекало платье цвета угасающего на закате серого неба. Прерывистый плачущий голос прозвучал, словно ветер.
– Мы слушаем тебя, Айканаро. Пусть сердце подсказывает мне, что я знаю, что мы услышим.
Он вспомнил озарение, коснувшееся его, будто светлый сон. И ответил легко и кратко.
– Я отказываюсь от права вернуться в жизнь.
Айканаро показалось, будто по темному залу пронесся негромкий вздох – и ужаса, и облегчения, словно его история наконец-то закончилась.
Намо покачал головой. Ниэнна склонила ее, отирая слезинки под вуалью. Голос безжалостного владыки Чертогов прозвучал неожиданно задумчиво.
– Ты должен знать, что не можешь отказаться от принадлежащего по праву, Айканаро. А мы не можем силой забрать то, чем никогда не обладали.
«Не страшно. Вот как это должно быть».
Он стоял перед ними, укрепленный своей решимостью, надеждой и смирением больше, чем любой броней.
«И все так. Мое обещание хранить только мне».
– Я знаю, владыка Намо. Это мои слова – и мне им следовать. Но таково мое решение.
– Не той судьбы я бы желала тебе, Айканаро, – голос Ниэнны звенел под сводами зала, словно окутанный дымкой сонный ручей. – Я буду оплакивать и тебя, как оплакала бы твою любовь к Андрет, пожелай ты оставить царство павших.
– Это не ужасно, – мягко возразил он владычице скорби, сам удивляясь своей наглости. – Я не хочу никого другого, и даже самый яркий свет Амана будет без нее горем, потому что станет отравлен тенью той жизни, что мы не прожили. Это не наказание, Аратар. Это мой выбор.
Ниэнна кивнула ему, не утешая. Намо выслушал ответ молча, и на бесстрастном лице Айканаро не мог прочитать ничего.
– Да будет так. Мы выслушали и приняли твое решение, Айканаро Амбарато, сын Арафинвэ и Эарвен.
В жизни он благоговейно склонился бы, принимая эти тяжелые слова, но фэа перед троном Намо утрачивала подобие жестов и движений.
Для другого отказ от жизни стал бы тяжелой ношей, страшным наказанием, но от согласия Намо он почувствовал необъяснимую легкость.
Невесомые золотые крылья добровольного примирения с совестью и согласия с ожиданием не несли в себе ничего, кроме любви. И великой, выстраданной едва измеримым для живущего сроком, надежды. Айканаро стоял, словно коронованный и прощенный ими от всякой боли, что нес в себе душевный разлом.
«Я буду ждать тебя».
И все было правильно.