Но Финдарато не ответил ему – лишь Артанис указала мечом путь вперед, выбросив руку жестко и отчетливо, будто некто дернул ее за локоть и запястье, как марионетку.
И зажег гнев в синих глазах.
Он не выдержал.
– Почему вы так смотрите на меня?! Что я сделал?
Море за спиной зашелестело, как будто тихо смеясь над ним. Айканаро встряхнул головой, глядя на братьев и сестру, на неподвижных родителей с оружием в руках.
– Мама… отец. Что произошло?
– Ты предатель, – голос был едва слышен.
Айканаро дернулся, будто смертельно раненый, осознавший, кому принадлежит копье, пробившее грудь со спины.
Голос принадлежал Ангарато – половине его души, его самому близкому брату.
«Что?!»
Он подошел к нему, не отдавая себе отчета в том, что это все было…
«А чем это было?»
Видением? Кошмаром? Искуплением?
– Чем я предал тебя?
Ангарато вместо ответа оттолкнул его.
– Уходи, – его голос стал первой нотой тихой шелестящей какофонии.
Голоса отца и матери, сестры и братьев, звучали нарастая, в ритме сердцебиения, которым загрохотал весь мир вокруг: два удара – и один.
– Ты предал нас. Ты предал ее.
«Да что вы говорите такое?!»
– Ты глуп.
И не было ничего страшнее, чем слышать, как эти слова произносят родные голоса тех, кого он любил.
– Ты безответственен. Ты самовлюблен.
Их шепот…
Как же жгло в груди, которой больше не было! Как обжигало сердце – или то, что было сутью души! Как больно!
– Ты лжец.
«Хватит! Вы даже не можете объяснить, чем я это заслужил!»
Айканаро зажал уши, зажмурившись, чтобы никого не видеть, и ледяной ветер облизал его лицо колючим прикосновением, не успокаивая.
– Перестаньте! Перестаньте, вы убиваете меня!
Его отчаянный и по-детски беспомощный крик зазвучал громче ветра, разбился о звезды и злые слова – а потом ринулся к земле, как птица.
Айканаро открыл глаза.
На заснеженном берегу, искрящемся ото льда и полном мертвых птиц, уже не было ни души, но в прибое вместо птичьих тел плавали тела, лицами вниз, а по серебру одежд расплывалась кровь. Родичи матери, жившие в Альквалондэ…
Он уже не смог закричать – заставил себя отвернуться, и отправился вниз, к озеру, окруженному колючими черно-белыми кустами, словно собранными из обсидиана и хрусталя. Одеревеневшие ноги не слушались, будто в этом месте духов и видений могли вести себя, как живые. Или это его душа так не хотела спускаться на берег?
Его несуществующее сердце вновь сжалось от боли. Петляющая тропка вела его к озеру Аэлуин, где стояла… она, Андрет.
На ее лице отражалась нетерпеливая радость, но глядела она не на него.
На другого Айканаро, что вышел к ней серебристо-снежной тенью, готовой рассыпаться даже от легкого дуновения ветерка – он и взял ее за руки, улыбаясь призрачными губами, но улыбка была печальной, и такой знакомой, потому что…
Айканаро встряхнул головой.
«Нет».
Он помнил этот разговор, и этот день, и ее лицо, и каждое мгновение – до последнего!
Как не помнить, когда его душа как будто истончилась и посерела, когда ему пришлось отстранить от себя Андрет, бросившуюся в объятия? Она смотрела, словно дитя, не понимающее чужой жестокости.
«Есть ли худшее, чем причинять такую боль тому, кого любишь?»
– Это невозможно, – его собственный голос, как будто отраженный эхом сотен стеклянных деревьев, звучал тихо. – Прости меня.
«Это твоих рук дело, Намо?! Твоих?! Зачем ты заставляешь меня смотреть еще раз, зачем заставляешь вспоминать, зачем…»
Андрет смотрела на серебряную тень непонимающе и испуганно – но призрак рассыпался печальными обломками ярких снежинок от нежного прикосновения ее руки – так тает от поцелуя морозный узор на стекле.
Она словно пробудилась, и ее лицо ожесточилось, заставив неподвижного Айканаро содрогнуться – у него и в мыслях не было, будто лицо его Андрет может стать таким ледяным. Оно застыло, как застыли до того лица его родителей и братьев, и сестры.
Он отшатнулся, когда понял, что ее больше нет у озера – Андрет стояла в шаге за его плечом, суровая, тонкая и прямая.
Ее голос звучал чужим, железным тембром. Она ослепла, и эти молочно-белые глаза вместо синих стали глазами самого жестокого в Эа судьи.
– А как же коньки, Айканаро? Все твои обещания, все твои улыбки – ты был настолько глуп, что считал, будто это ничего не значит? Будто ты юный глупец, которому недостает проницательности заглянуть в чужое сердце! Будто ты не понимал, что каждый твой дар стал драгоценностью для меня!
– Ты… была добрым другом для меня, Андрет, – Айканаро чувствовал, как каждое слово встает в горле, словно кипящая кровь, и пришел в ужас от того, сколь неправильно звучали эти слова, которые он произнес уже однажды. Но губы произносили их словно сами по себе – как будто он слился воедино со своим призраком, и отвечал ей не здесь и сейчас, а всего лишь повторял самого себя – из далекого, давно минувшего дня.
– Ты не только трус, Айканаро. Ты еще и лжец! Ты лжешь мне прямо здесь, сейчас, даже после смерти – лжешь!
– Андрет, я любил тебя!
Но его крик остался неуслышанным.
– Ты знаешь это! – ее крик породил резонирующее эхо, раздробившееся голосами отца, матери, братьев, сестры. – Ты знаешь!
Он кричал в ответ, пусть чувствовал, что этот крик – не для Андрет. Этот крик был для себя – или для того, что в его душе приняло обличье Андрет – самое безжалостное и точное, чтобы вскрыть ужасную вину, которая истязала его каждый день.
– Прости меня! Как я мог обречь тебя на любовь во время войны? Как я мог допустить, чтобы ты лишь острее чувствовала уходящую юность?! Как я мог…
Поляна зазвенела от ее смеха – смеха Артанис, Андрет, Эарвен. Всех женщин, что были ему дороже жизни.
– Любил? Ты боялся не меня обречь, ты боялся обречь себя! Ты принял решение за нас обоих! Ты лишил меня права выбирать!
«Но это в моей голове? В моей? Нет? Морок Моринготто, его рук дело, его…»
Хохот носился по заснеженной поляне, словно стая летучих чудовищ, готовых разорвать его.
– Моринготто? На него ты теперь будешь сваливать свои страхи, свою слабость, свое безрассудство? Он улыбался мне, по-твоему? Он предлагал посадить меня верхом на серебряного коня и увезти к озеру, в котором отражаются звезды? Он смеялся мне, катаясь со мной на коньках? Ему отвечать за тебя?!
Он взвыл криком, как раненый конь, и зажал уши, падая на колени в снег. Каждое слово иссекало душу, будто отрывая кусок живой плоти – если бы та могла быть у души. Многое он мог бы снести от Андрет, но не имя Врага, сказанное с такой легкостью.
– Айканаро! – другой голос. Напуганный.
Финдарато?!
Этот голос как будто разбил купол небес, звуча чуждо и тепло среди боли и снегов, но Айканаро едва ли осознал это.
«Я не хотел этого. Я не хотел. Я не хотел боли для нее! Как бы хотел, чтобы ее приняли дома! Я бы привел ее, если бы смог!»
Его душа раскалывалась и рыдала в агонии, пытаясь отыскать выход, которого не видела.
«Я не хотел! Я любил ее!»
Ангарато легко отыскал того, кому были ведомы все тяготы исцеления в скорбных залах Намо.
Или же душа короля Финвэ сама нашла его, когда древний правитель, его предок, пришел утешить своих далеких сыновей, один из которых даже не мог слышать присутствие его души.
– Мальчики, мальчики… как же вы – и здесь, мои дорогие? Я так хорошо помню ваш смех.
Он впитал этот голос, серебристо-приглушенный, как щемяще-печальный закатный туман, всей фэа.