«Разве вы не должны понимать, что сотворили с моей душой, с моей любовью?!»
Он желал честности – и одновременно – быть услышанным без слов теми, кто провозглашал свою мудрость.
«Ты позволил ей взять то, что ей не принадлежит! Как ты вывел душу человека из Чертогов?! Как обошел запрет Эру – или не был смертным тот, о ком она пела?!»
Намо покачал головой.
– У всех даров есть цена, Айканаро, и цена, уплаченная дочерью Тингола, ужаснее, чем тебе ведомо. Но не о ее душе мы ведем речь. Мы пришли к тебе.
Он стоял, не чувствуя льнущей к ногам призрачной травы, и пытался найти ответ в лицах Валар.
Как будто ему что-то могло сказать тонкое переплетение серебряного узора на кайме накидки Намо – или подобные ожившим теням дикие розы, мерцающие на вуали Ниэнны. Или чернение на украшениях ее серебряных кос, где сплетались оплакивающие потерю возлюбленных лебеди.
«К чему вы клоните? Вы, оба?»
Эту мысль он не позволил им услышать. Тревога нарастала, словно зарождающийся вдали над морем шторм.
Ниэнна отбросила с плеч тяжелые пепельные косы, увитые жемчужной нитью. Айканаро мог поклясться, что не видел жемчуга раньше, но здесь все текло легко и изменчиво, как ночной ветер.
Валиэ отерла слезинки со скул: капли отливали ртутным серебром, обрамляя серые глаза, словно удивительная краска.
– Не спеши бояться, Айканаро. Послушай нас. Даже если ты полон гнева к Фэанаро – твой страх – не более чем ядовитый бутон его слов, – Ниэнна говорила тихо и посмотрела ему в глаза, устыдив своей открытостью. – Мы не Мелькор, и никто, кроме него, не в силах вас неволить. Ты можешь не принять наши советы или же нашу мудрость, но ты можешь выслушать нас.
Намо согласился с ней – Айканаро видел это по едва заметному кивку.
Тревога затаилась внутри, словно заяц, почуявший волка: точно так же он был готов броситься прочь от слов и присутствия Валар, если…
«Одумайся! Неужто ты впрямь решил равнять их с ним?!»
В жизни он бы стиснул переносицу пальцами, быстро и жестко размял веки и лоб, выдохнул и прислушался.
Но бесплотные поля, скрытые в неизвестном уголке Мандоса, полные кружащихся звезд и призрачных трав, лишали фэа возможности действовать, как живое тело.
– Какую бы дорогу ты ни избрал, Айканаро, выбор за тобой, – Намо говорил жестче и проще, но вместе с тем он слышал в словах айну тяжелую задумчивость, тягучее размышление, будто его судьба была для Намо не предметом суждения, но предметом обдумывания и памяти.
Либо вопросом, на который он должен был ответить.
– Ты потерян, Айканаро, и потерян уже более сотни лет, и скорбь по тебе будет держать в плену многих. Даже твои братья не могут дозваться тебя. От тебя остаются лишь гнев и печаль, и я не могу позволить душам в моих залах гнить от тоски и злобы, не сделав ничего. Не в моей власти дать исцеление, но в моей – знание.
«Вот как?»
Айканаро мысленно произнес это, вновь вскинувшись от глухой тревоги – и тут же устыдился. Каждое слово Намо стало приливной волной, которая била в скалу, шатко удерживающуюся на основании, полном трещин, и ледяной океан чувств захлестывал, как прибой. Печаль, гнев, скорбь, ревность, злость, обида, потерянность, жажда справедливости, нужда в помощи, любовь, страх, гордость и надежда. Все это клубилось ядовитым клубком смертельного жара и страшного холода, и переплеталось, как узор морской пены меж камней, песка и раковин.
Как Намо и Ниэнна собирались исцелить этот океан?! Не осушить же его! Не разрубить же узлы памяти! Не стереть их, нарисовав заново все хитросплетения его переживаний!
«Но как?»
Айканаро горько засмеялся, чувствуя себя попавшим в паучью сеть мотыльком, но взглянуть ни на Намо, ни на Ниэнну не посмел, и незримые потоки воздуха ласкали травы возле его ног.
Да и за какое исцеление была борьба? Неужто он хотел выйти в Аман и остаться там, в земле радости, чтобы каждый день стал отравлен укором за счастье, дарованное малодушием? Жить и радоваться, пока душа Андрет блуждает неведомыми путями за пределами мира?
– Чем же исцелит мою печаль знание? – горько бросил Айканаро, и воздух впервые всколыхнулся от ответа его души.
Повеяло холодом, но не ярости – и не его собственным.
А потом, к своему удивлению, Айканаро услышал в голосе безжалостного судьи – грусть.
– Знание не всегда дарует исцеление, Айканаро, – от удивления и неожиданности нолдо поднял взгляд на Намо, подумав, будто ослышался, или же вместо неумолимого Мандоса пришел некто другой, мягче и печальнее.
– Веришь ли ты нам, Айканаро? – голос Ниэнны зазвучал мягче и тише, и он невольно услышал в ее интонациях желание успокоить его. – Можешь ли верить в то, что мы пришли облегчить твои страдания, но не принудить к решению?
Откуда он, этот его страх? И сколько терпения и кротости может быть у Валар, если его слова не оскорбили их?
– Мы не смеем приказывать вам думать. И не смеем приказывать чувствовать или отказаться от чувств, – Ниэнна покачала головой. Слова прозвучали с печальным смирением, отрезвившим его.
– Кого ты видишь перед собой, сын Арафинвэ? – голос Намо напомнил ему сейчас ветер, шуршащий среди древесных крон. – Неужели чудовищ, что повергают в ужас – или же обрекают на страдания невинных? Мы спрашиваем тебя, потому что даже вы, потерявшие родичей в Альквалондэ, носите в груди спящее семя безумных речей Фэанаро, отравленных словами Мелькора, будто Валар – ваши враги и тираны, что желают лишь народа у себя в подчинении. Страх ваш перед нами – не от нашей воли.
«Нет! Ты ошибаешься! Никогда мы не соглашались с ним, и никогда…»
Айканаро впервые встретил взгляд Намо напрямую – и не содрогнулся, потому что в серых глазах сейчас не было ничего, приносящего ужас. Но устыдился, пряча взгляд, и промолчал.
Потому что неумолимый Мандос был прав.
«Мы никогда не слушали его речей. Но они окружали нас – и мы впитывали их, невольно, пока они разливались, как вода, что впитывается в землю, и он научил нас не только почитать вас, но и бояться, и тосковать».
Тем горше стало на душе, когда заговорила Ниэнна.
– Мы не торопимся. Помолчи, Айканаро, если в том есть нужда. Мы подождем твоего ответа, ибо пришли с нелегким разговором.
Он хотел сказать, что его пожирает стыд. Хотел сказать о ненависти к Фэанаро. О многом – но слова рассыпались на языке и тонули в горьком молчании.
Айканаро понимал, что в словах Намо отразилась чудовищная правда.
«В какой момент наш мир разделился на то, чем властвуют «они» и «мы»? Те, кто хранит нас после смерти, те, кто возрождает, те, кто готов спуститься и пройтись рядом с каждым, как со мной?»
– Простите меня, – он склонил голову, закрывая несуществующие глаза. – Я все еще скорблю, и все еще возвращение принцессе Лютиэн ее возлюбленного кажется мне горькой несправедливостью. Так почему вы не могли вернуть мою Андрет? Почему…
И слова застряли на губах.
«Ты просишь, как глупый ребенок, которому не досталось сладостей после ужина».
– Почему мы не можем дать ей нетленный Валинор? Почему она не может стать тебе женой и войти в твою семью?
– Да.
Намо поманил его жестом, шагая мимо него, и Айканаро увидел каменную чашу серого озера, в котором отражались звезды.
– Позволь мне показать тебе, о какой жертве идет речь.
Ниэнна последовала за ними, но Айканаро не видел движений ее ног – валиэ будто бы плыла над травами, не касаясь их, и ее голос прозвучал как шепот, но шептало все пространство вокруг, разнося ее слова.