– В твоих силах отказаться от знания, что ты постиг, – голос Намо все еще звучал неожиданно мягко, и эльда вновь посмотрел на него, словно очнувшись от несоответствия голоса тому, что он знал о Намо. – Ты видишь лишь светлую сторону выбора принцессы Лютиэн, Айканаро, – Намо помолчал, но его слова не встретили ответа. Айканаро смотрел на него опустошенным непонимающим взглядом. – Принятие дара смерти – или бессмертия – меняет того, кто его принимает. Фэа и роа неразлучны в нашем искаженном мире. И мы не в силах повлиять на души, если велением воли Эру изменится тело – но одно неразрывно с другим.
Айканаро замер, не поверив поначалу этим словам.
«Но не могла же дочь Тингола… и не может же тело…»
– Но как? Разве могла Лютиэн пожертвовать…
Он не нашел в себе сил договорить. Мысли вихрились, как будто соединяясь и разветвляясь со скоростью, перед которой отступали даже боль и страх. Понимание – жуткое и неотчетливое – рождалось в пустоте, но пока не обретало слов и формы.
Намо опустил плечи, разом утратив часть мрачного величия.
– Могла, Айканаро. Дочь Тингола заплатила частью своих даров за смерть и короткую жизнь со своим возлюбленным. Ее дух и ее плоть благословлены ее матерью, Мелиан, и они сильны для ее выбора. Жизнь ее будет благословенна, но связана с ее возлюбленным – и за тот ужас, к которому она прикоснулась в Ангбанде, их минуют болезни, влекущие у людей унижение в немощности. Но нет того лекарства, что сменит зиму весной в сердцах Эльвэ, пробужденного у вод Куйвиэнен, и Мелиан, пришедшей в этот мир вместе с нами. И нет тех дорог, что сведут родителей и дочь на одном пути после того, как они погибнут. До того, как настанет конец всему, что мы знали.
«Проклятье!»
Он почувствовал, как душа поневоле рвется плакать, пусть здесь не могло быть слез.
– Печаль излечивает душу, Айканаро. Как и оплакивание, – голос Ниэнны вновь зашуршал, вторя песне трав, и в этом голосе он услышал призрачный отзвук собственного невысказанного плача – будто то был и дар, и облегчение. – Не думай, будто такой выбор легок, Айканаро. Где кончаемся мы – и начинается другая душа? Где мы, которые стараются стать лучше, возродиться совершенными – утрачивают свою душу в этом совершенстве? А изменило ли бы человеческое тело – тебя? Искупит ли любовь – боль твоего брата и семьи, с которой ты не встретился бы даже после гибели?
Айканаро поневоле ощущал беспокойство Валар, но ошеломление их словами опустошило его боль, вывернув ее и разбив. Огромное осознание придало ей не незначительность, но ошибочность в своей простоте – и открыло сложность, о которой он не подозревал.
А Намо продолжал говорить.
– То, что мы показали тебе – не истина. Даже от нас ускользает воля Эру. Но знай, что и такой исход возможен. И много худший, когда роа человека не выдержит вечной жизни. Мы показали тебе лишь один вариант из многих, ибо даже я не знаю всего, когда речь идет о судьбах людей. Я вижу не вписанные в книгу строки, но множество дорог – и те, кто идут по ним, всегда находятся на перепутье, и каждый перекресток открывает и стирает новую дорогу. Каждый растит свое древо смерти и посмертия сам, и это не конец, но дорога.
Он молчал, ничего не отвечая Валар, и обессиленно запустил руки в высокую траву, подражая привычкам живого тела. Призрачные нити колосьев и цветов льнули к локтям, и лишь сейчас Айканаро разглядел на высоких стеблях серебряный налет, подобный измороси.
«Но разве не могло быть хорошего исхода? Разве не могли мы сохранить себя в любви? Разве не сохранила себя принцесса Лютиэн и Берен?»
Намо лишь покачал головой, будто услышав его мысли.
– Жертва Лютиэн принята, но она знала, на что шла. Она знала, что одряхлеет и истает, словно утренний туман, и жизнь ее – за любовь – пройдет в глуши и одиночестве. Она знает, что ей отпущен равный с Береном срок. Не зазвенит больше смеха принцессы Лютиэн в чертогах Менегрота, и знает она, что и мать ее, и отец ее – переживут собственную дочь. Могла ли Андрет обречь на такое горе тебя и твоих братьев, которых знала и любила? Ты – ее любовь, Айканаро, но она делила смех и хлеб и с Ангарато, и с Инголдо Артафиндэ.
«Не могла. Если бы знала – не могла. Не поставила бы свою любовь выше этой цены».
Жгучая боль испарилась, оставив звенящую пустоту в душе. Айканаро чувствовал себя путником, который шел многие годы и месяцы к неведомой цели, а найдя ее – утратил направление, потому что никогда не задавал себе вопроса, что случится, когда все ответы будут найдены, а дороги – пройдены.
Он невольно дрогнул, когда Ниэнна опустилась рядом ним, скрестив ноги. Этот жест был слишком простым для такой могучей силы, и одновременно успокаивающе легок, будто на мгновение поблизости оказалась не одна из ведущих сил мира, но подруга и советчица.
– Она любила тебя, – Валиэ отерла слезы со скул и улыбнулась, будто погрузившись в прекрасное воспоминание. – Ее горе, пусть она сама и не знала об этом, сплетено с даром любви тебе. И этот дар – жизнь. Мог ли ты пленить ее? Могла ли она просить тебя состариться вместе с ней и в немощи наблюдать, как солдаты Моринготто жгут твой дом, пока твоя ослабшая рука едва держит меч?
Айканаро замер, наблюдая за тем, как по примеру Ниэнны рядом с ним опускается на колени и Намо – так медленно и так внимательно глядя на него, словно боялся испугать.
Их голоса больше не звучали с неумолимой силой, способной объять весь мир. Они сидели рядом, простые и близкие – такие, будто можно коснуться рукой.
– Мог ли ты просить ее видеть, как умирают ее братья и сестры, и сама история стирает в прах знание о ее родичах? Мог ли потребовать шагнуть в неизвестность, где вся ее жизнь и душа станут подчинены любви тебе? – голос Намо, твердый и глубокий, больше не пугал его, а взгляд – не нес возмездия. – Не вини себя за то, чего не совершил.
Ниэнна сорвала цветок на высоком стебле и печально разглядывала его крошечные белые венчики, напитавшиеся от ее слез едва заметным сиянием.
– Она не могла принять твою жертву. Никто не был готов к ней. Сама Арда не была готова к такому дару от одной души – другой. И ты не желал бы измениться ей. Песнь Берена и Лютиэн омоет сотни глаз слезами надежды и света, но любовь их стала безжалостна в том, как смяла их жизнь.
Мысль была слишком тяжела и нова, чтобы он смог легко принять ее. Неужели все было так просто? Неужели он должен просто… забыть?
– А как же я? Я бросил ее там. Вы не можете просить меня забыть об этом.
Ниэнна покачала головой, и металлические бусины на рукавах ее одежд зазвенели тихо, словно сонный перелив ручья.
– Мы не просим забывать. Твоя память принадлежит тебе, Айканаро, и нет той силы, что забрала бы ее у тебя. Но я прошу тебя о сострадании к тому, кто в нем нуждается, и на этот раз – это ты сам. Я видела многие гобелены Вайрэ и слышала многие души. Не ты первый, чье сердце разрывалось между ужасом и любовью – и слишком боялось страшного конца. И не ты будешь последним, Айканаро. Наказание, которое ты сам себе выбрал, слишком тяжело, мой дорогой. Разве осудил бы ты так же жестоко, как самого себя – родича, который решил, что сердце человеческой девы нуждается в лучшей надежде, чем он?
На мгновение он представил себе на своем месте Финдарато.
И что бы он сказал, встреть брат свою Амариэ не в Амане, но на стойбище детей Боромира или среди халадин? Разве не напомнил бы, сколь опасна эта игра с судьбой?
«И что бы я предложил? Я бы предложил не истязать ее этими надеждами, даже если в груди жжет от боли!»
Он почувствовал себя обессилевшим и потерянным, словно восточный ветер, который стирает в пыль постаревшие скалы. Он рассыпался, не зная, куда дальше приведет его путь, и чувствовал себя так, словно обрел тело тяжелее целого мира.