Все помещения на первом этаже казались слишком обширными, мрачными и зловещими для всего троих человек; вместо этого Майлз повел гостей наверх, в имевшую более человеческие масштабы маленькую гостиную, где ему пришлось пронестись по комнате и сдернуть покрывала с мебели прежде, чем кто-нибудь успел сесть. Он установил освещение на вполне романтическую яркость позднего вечера, а затем снова слетел по лестнице вниз – через две или три ступеньки соответственно – в поисках трех бокалов и приемлемой бутылки вина. Наверх он поднялся уже здорово запыхавшись.
Вернувшись в маленькую гостиную, он обнаружил, что Галени не воспользовался благоприятным случаем. Майлзу стоило бы снять покрывало лишь с одной маленькой софы, вынудив этих двоих на более тесное соседство, тогда как сейчас они выбрали каждый свое, несомненно удобное, кресло. Серьезный, следующий старомодным правилам Галени, казалось, не осознавал, что его дама тайно жаждет каких-нибудь романтических глупостей. Странным образом это напомнило Майлзу Тауру, которую ее рост, профессия и звание вынуждали постоянно носить имидж человека слишком опасного, чтобы стать объектом насмешек. Лаиса совсем не высокая, но, возможно, она слишком яркая, слишком думающая о своем общественном и светском долге. Она никогда не попросит прямо. Галени заставляет ее улыбаться, но не смеяться. Майлза беспокоило отсутствие какой-либо игры между этими двоими. Нужно обладать изрядным чувством юмора, чтобы заниматься любовью и оставаться в здравом рассудке. Но в данный момент Майлз не чувствовал себя особо пригодным для того, чтобы давать Галени советы, как тому вести свою личную жизнь. Он снова вспомнил замечание Тауры: «Ты пытаешься подарить то, что хочешь для себя самого». Черт! Галени уже большой мальчик, пусть набивает себе шишки сам.
Навести Лаису на разговор о ее работе было нетрудно, хотя это и сделало беседу несколько односторонней: ни Майлз, ни Галени, естественно, не особо могли рассказать в ответ о своих в высшей степени засекреченных занятиях. И в беседе продолжилось обсуждение тем, поднятых за ужином: барраяро-комаррских отношений и истории. Семья Тоскане после завоевания явно отдавала предпочтение сотрудничеству, что и вывело их нынче на лидирующие позиции.
– Но неправильно, – твердо настаивал Майлз, когда дошло до этого вопроса, – было бы называть их коллаборационистами. Полагаю, стоит приберечь это определение для тех, кто сотрудничал с Барраяром до вторжения. На патриотизме Тоскане нет пятна из-за того, они отказались выбрать тактику выжженной земли или, что точнее, не погорели вместе с недавним комаррским Сопротивлением. А совсем наоборот. – Барраярское вторжение, конечно, не было ситуацией взаимного выигрыша, но по крайней мере те, кто в этой ситуации выбрал сотрудничество, поняли, как им минимизировать свои потери и двигаться дальше. Теперь, поколение спустя, успехи возрождающейся олигархии во главе с Тоскане показывали состоятельность этих умозаключений.
В отличие от Галени, отец которого, Сер Гален, потратил всю жизнь на тщетную месть Комарры Барраяру, позиция семьи Тоскане не обременила Лаису компрометирующими связями, наличие которые ей пришлось бы искупать. Сер Гален был темой, которую не поднимали ни Майлз, ни Галени; интересно, подумал Майлз, сколько рассказал Галени Лаисе о своем покойном отце-безумце?
Ближе к рассвету, когда они прикончили еще бутылку отличного вина, Майлз заставил себя отпустить своих зевающих гостей по домам. Он задумчиво поглядел, как автомобиль Галени, которому на выезде откозырял одинокий охранник СБ, сворачивает с подъездной дорожки на тихую ночную улицу и уезжает по ней. Галени, как и Майлз, последние десять лет всецело был поглощен своей карьерой, и ее тайные стрессы, возможно, сделали его несколько недоразвитым в смысле романтики. Майлз понадеялся, что, когда придет время, Дув не предложит Лаисе руку и сердце так, как делал бы нечто вроде делового предложения. Но он сильно опасался, что только такие манеры Галени себе и позволяет. Галени не хватает порыва, энергии движения вперед. Канцелярская работа ему в самый раз.
«Эта женщина слишком долго возле тебя не задержится, Галени. Объявится кто-нибудь понахальнее, ухватился за нее и уведет, а потом станет ревностно охранять.» Как потенциальная сваха – традиционный брачный посредник на Барраяре, – Майлз не думал, что сегодня вечером Галени сильно продвинулся в выполнении своего плана. Испытывая любовное разочарование за обоих своих друзей, Майлз вернулся в дом. Дверь заблокировалась за ним сама.
Он медленно разделся и сел на кровать, разглядывая комм-пульт с такой же злобной напряженностью, с какой кошка Царапка глядела на людей, несших еду. Комм по-прежнему молчал. «Зазвони, черт бы тебя побрал!» Исходя из естественно извращенного хода вещей, именно в этот час его должен вызвать Иллиан – когда он устал, наполовину пьян и не способен докладывать. «Ну же, Иллиан! Я хочу свое задание!» Казалось, что с каждым часом напряжение возрастает. С каждым часом терялся еще один час. Если до вызова Иллиана пройдет достаточно времени, чтобы хватило слетать на Эскобар и обратно, то он начнет грызть ковер и без всякого припадка.
Майлз поразмышлял, не вытащить ли ему еще одну бутылку и не начать ли напиваться по-настоящему, чтобы этим актом симпатической магии заставить Иллиана по-настоящему захотеть ему позвонить. Но тошнота и рвота склонны замедлять течение времени, а не ускорять его. Малопривлекательная перспектива. «Может, Иллиан забыл обо мне?»