— Да нет, не нужно, — ответила Вера Васильевна, — ведь я вас не выгоняю. Лучше позвоните домой и предупредите своих родных, чтобы не беспокоились. И она, как будто оступившись, слегка подалась назад, прижавшись ко мне спиной.
— Помните, — спросила Вера Васильевна, — Вы были как-то удивлены, что я не замужем, а имею ребенка.
— Что вы, что вы! Стоит ли об этом вспоминать.
— Не знаю, — ответила она, — но лучше я вам все-таки расскажу. Вас ведь Вячеславом Петровичем зовут, или как вы назвались моей дочке дядей Славой, а короче Славой. Вот и моего парня также звали Славой.
За окном лил дождь. Время от времени вспыхивали молнии и, раскатисто, трещал гром. Свет в комнате не горел. Обстановка была романтичной и очень похожей на ту которая мне не раз виделась во сне, потому что когда-то давно все это уже было.
— Я ведь вам там, в метро не соврала, когда сказала, что я не замужем. Просто в жизни так получилось, что мой Слава погиб под колесами автомобиля. Все произошло у меня на глазах. В одном я себя виню, что, когда врач «скорой помощи» констатировал факт смерти, не сумела уговорить его взять меня с собой в больницу.
— Как! — опешил я, все больше и больше понимая происходящее, — как констатировал факт смерти. Разве не мой брат Василий сказал тебе, что Слава умер. Сказать — «я умер» у меня почему-то не повернулся язык.
— Нет, его брат, как же его зовут, ах да Василием, мне о Славе ничего не говорил. Он, тогда был так убит этим горем, что я сама его успокаивала. Мы тогда встретились с ним в институте, мы заканчивали последний курс. Я хотела пойти на похороны, но он, неожиданно придя в себя, взял с меня слово, что я не пойду к Славе домой, и не буду расстраивать его родителей и поскорее постараюсь о нем забыть. Забыть я, конечно, не забыла. Однако с его родителями после того не встречалась.
Вера Васильевна, правильнее Вероника, чувствуя какое-то дрожание исходящее изнутри меня, покачнулась и еще сильнее прижалась ко мне.
— А ребенок, девочка это его дочка, — спросил я.
— Да! У нее и отчество его — Вячеславовна, Мария Вячеславовна. Она можно сказать тогда меня и вернула к жизни. Я ведь долгое время была сама не своя. Отдав ей, всю себя я, конечно, сильно изменилась, стала больше похожей не на женщину, а на мужчину. У меня если хорошенько приглядеться, то на верхней губе и на бороде можно увидеть волоски. Я слышала, что в полных семьях девочек обычно ласкают отцы, а мальчиков матери. А мне пришлось больше быть ей отцом, чем матерью. Отсюда, наверное, моя нелюбовь к мужчинам.
Я стоял и молчал. Мои руки ласкали ее плечи, стараясь успокоить трепещущую от груза тяжелых воспоминаний женщину, долго, как и я ждавшую своего счастья. Она невольно противилась моим ласкам. Порой мне казалось, что в какой-то момент вдруг не выдержит и, повернувшись, крикнет мне как во время встречи в метро: — «Сволочь! Сейчас милицию позову!», — но она молчала.
Да, это была она, моя невеста. Она была замкнута от всех мужчин, окружавших ее, отдавшись полностью своей дочери. Благодаря этому Вера Васильевна сумела выстоять и даже в тяжелые годы не искала опоры, твердого мужского плеча.
Не знаю, как могло все случиться, но мы встретились. Правда, я уже был другим. Вероника, вслушиваясь в мои слова, верила и не верила мне. Попав под машину, я очень сильно, изменился, перестав быть красавцем, который нравился многим девушкам. Тот Слава, можно сказать, умер, получив многочисленные переломы тазобедренных костей, разрыв брюшины, сотрясение мозга. Однако что-то внутри нас происходило, такое, что без слов как когда-то в дни молодости готово было слить воедино. Так же, как и в метро, моя Вероника буквально растворялась во мне. Память прошлого счастья, казалось, безвозвратно ушедшего, рисовала не только мне, но и ей картины нового нашего бытия. Мужское, вторичное при возобладавшее в ней, благодаря моему теплу начало постепенно уступать женскому началу. Вероника медлила. Я, понимал ее. Раньше она была смелой и решительной. Благодаря ней я стал отцом прелестной девочки. Теперь я должен был быть мужчиной. И, я им стал. Когда мы, утомленные, лежали на кровати, я вдруг не выдержал и спросил:
— Вероника, а помнишь ты икону Спаса.
— Как же не помнить, помню. Ты долго с ней носился. Реставрировал ее. Можно сказать, что с нее все и началось. Ведь ты хотел быть таким же, как тот неизвестный художник.