— Иногда раздражает. Но ведь такова противоречивая человеческая натура, не так ли?
— Наверное, ты прав. Но ты в отличие от меня умеешь прощать.
Слова Бетси невольно задели ранимую душу Джона.
— Мы оба знаем, что это не так, — сказал он, вздохнув.
Бетси нежно дотронулась до его скорбно сжатых губ.
— Я думала, мы покончили с прошлым еще в госпитале. Чувство вины больше не должно угнетать. Ты с лихвой искупил ее, Джон, даже если она и была. Да, искупил, мой родной.
Он смотрел на Бетси благодарными влажными глазами.
— Я тебе обещал все забыть, но иногда бывает очень тяжело. Вот сегодня близнецы притащили старый семейный альбом с фотографиями, и все во мне снова всколыхнулось.
Бетси гладила глубокие морщины у рта Джона, которые уже ничто не сотрет…
— Но не лучше ли обладать глубокими чувствами, совестью, нежели жить с пустой душой? Порой они мучительны, но это жизнь.
— Даже не знаю. Иногда проснешься ночью, и откуда-то из тьмы наплывает кошмар: чувствуешь себя двадцатилетним негодяем. И снова перед глазами эта трагическая ночь гибели Патрика.
Джона охватила дрожь, и он прижал к себе Бетси, словно стараясь защитить себя с ее помощью от призраков его юности.
— Чувство вины никогда не покинет меня, Рыжик. Оно навсегда со мной где-то здесь, в сердце.
Бетси подняла к нему лицо, поцеловала любимую ею ямочку на волевом подбородке.
— Я тебе говорила, что люблю тебя?
— Последние четверть часа не говорила. Нет.
— Ну так вот. Я люблю тебя. И я намерена твердить эти слова всякий раз, когда у тебя появится отрешенный застывший взгляд и я узнаю, что ты опять казнишь себя.
— Постараюсь прислушиваться к тебе, мой дорогой психолог, — печально продолжил Джон. Его рука, гладившая ее прелестные кудри, слегка дрожала и была необыкновенно нежна.
— До чего же хороши твои волосы, Рыжик!
— Тебе всегда они нравились?
— А как с этим? — игриво спросил Джон.
Бетси провела пальцами по его груди, спускаясь все ниже и ниже, зная, как возбуждают Джона эти прикосновения. Он надолго приник к ее губам, и они предались всем прелестям разделенной любви…
— Рыжик, — сказал умиротворенный Джон, глядя в лицо жены, по-моему, ты полнеешь. Хороший признак. Это происходит, когда на душе спокойно.
— Не беспокойся, моя полнота — временная, — таинственно прошептала она.
Мохнатые брови Джона медленно поползли вверх.
— Слишком много рождественских угощений? Виновата стряпня тети Бриджет?
— Не совсем.
— Нет? Тогда…
Джон замер на полуслове. Он смотрел на Бетси с безграничным удивлением, так, как будто видел ее впервые.
С лукавой улыбкой она медленно кивнула головой. Джон побледнел и, не веря своей догадке, спросил:
— Ребенок?!
— Только один, надеюсь.
Неистовая радость, озарившая лицо Джона, растрогала Бетси. В горле встал комок, глаза наполнились слезами счастья.
— Но ты говорила, что хочешь подождать.
— Я немножко схитрила. Ты рад?
У него перехватило дыхание. Джон с трудом вымолвил:
— Я уже люблю его, Рыжик. И я люблю тебя.
Бетси заключила мужа в объятия и с величайшей нежностью частыми поцелуями смахнула слезинки, дрожавшие на его прямых стрельчатых ресницах.