Когда мы с отцом в очередной раз посетили Салазкина в Москве, он сидел на старом диване. Больной. Отец перед ним – в кресле, и стоять больше было негде. Меня министр посадил подле себя. Они о чем-то долго дружески беседовали, вспоминали; мне показалось, что у Владимира Владимировича временами навертывались слезы. Было почему-то жаль его, хотя я и не понимал, о чем они говорили. Отец всегда чувствовал себя обязанным Салазкину и всячески старался ему помочь. В тот раз он привез Владимиру Владимировичу сваренную мамой курицу, сахар, кофе в серых пакетах, чай. Мне Владимир Владимирович подарил цветные карандаши, открытки…
Почему я вспомнил дядю Салазкина?.. Увлекся. Итак…
Расторгуево. Первый снег. После завтрака меня одели и разрешили пойти гулять. Вышел на улицу, вернее, во двор. А точнее – в сосновый бор, занесенный первым снегом. Была тихая поздняя осень.
Вы можете представить запахи первого снега в сосновом бору? Это не нынешний подмосковный лесок, замусоренный банками, тряпьем и кострищами!
Окутав хвойные вершины многолетних сосен, впитав в себя их ароматы, там наверху, не расплескиваясь, не нарушая утреннего лесного покоя, первый снег медленно, в виде крупных хлопьев бережно укладывается на нижние ветки сосен, пеньки – на все, что лежит на земле неприкрытым. Удивительным, непередаваемым, бодрящим ароматом дышит все… Дышало все!.. Боже мой, как давно это было…
Ко мне подошел двоюродный брат Заки, ему было уже пять лет. Его не интересовали запахи снега, он сообщил:
– У нас доктор. Мама будет рожать мне братика или сестренку. Пойдем смотреть!
Пошли наверх. Смотрели в замочную скважину по очереди. Я увидел доктора в белом. Он стоял перед столом к двери спиной, и виднелась чья-то нога. Жутко, надсадно кричала какая-то женщина. Интересного ничего не было…
Странно. А почему-то помнится! Конечно, тогда нам не дано было понять чуда зарождения жизни, явления на свет нового человека. Но удивительно! Всю жизнь родившуюся сестренку я не воспринимал, как всех привычных: у меня было к ней какое-то особое, необъяснимое отношение, как к чему-то неестественному, чужеродному. Но непостижимую, живую связь плода с материнским чревом я познал довольно рано. Дело в том, что ребенком я очень боялся темноты; мне чудились какие-то глухие стуки, шипения. Было удушающе тесно, хотелось содрать с себя все, вырваться – все это наводило на меня непередаваемый ужас, доводивший до истерики. И тот же доктор позже, осматривая меня четырехлетнего, успокаивал растревоженную моим нервическим состоянием маму. Я не понимал, что доктор говорил ей, его слова я осознал и понял… в мои пятьдесят лет!
Это было так. По телевидению смотрел я хирургическую операцию: с шумом струилась по трубочкам кровь, было отчетливо слышно биение сердца… На миг ко мне вернулись те самые ощущения из детства, наводившие на меня ужас. Естественно, я не испугался, но была разбужена полыхнувшая на меня, ненадолго, именно та самая дрожь – из далеких детских лет!.. Для меня это было открытием, я впервые понял: вот чего я так боялся, будучи ребенком! Это были стуки сердца и шум крови. Оказывается, впервые я все это услышал, еще не родившись, в темноте! Вот истоки моих детских страхов и ужасов – дородовые! В моем сознании сразу четко воспроизвелись слова доктора; они, конечно, в детстве были мне непонятны, но оказалось, запечатлелись в моем подсознании. Будто на всякий случай:
– Не тревожьтесь понапрасну, Нина Михайловна! Думаю, ваш сын эти глухие стуки слышал еще в чреве – это биение вашего сердца, шум крови… Просто знайте, что у вас растет весьма впечатлительный ребенок!..
Да!.. Оказывается, наше подсознание фиксирует многое, чего мы даже не осознаем. Проходим мимо. А понять это, осознать дано нам только по истечении многих десятилетий, и то порой случайно…
Я спустился вниз – к снегу, который продолжал легко сыпаться на отпечатанные моими галошами следы. От флигеля длинными легкими прыжками, оставляя по первому снегу свои парные вмятинки, приблизилась серая пушистая кошка. Я присел на корточки погладить – а она ускользнула…
На крыльце появился доктор с кожаным саквояжем. Проходя мимо, остановился:
– Э-э, я полагаю, это у тебя сестренка родилась?
Я ткнул пальцем в подходившего брата:
– У него!
Доктор задумался:
– Ну да!.. – и двинулся к калитке.
Я смотрел вслед и думал:
– Пришел доктор – родился ребенок. Завтра придет – родится другой ребенок…
Я медленно пошел к террасе, откуда был виден приближающийся поезд. Только было поднялся на верхнюю площадку, как загудел паровоз…
Первый снег. Первый снег… Годы! Время!.. 1929 год был на исходе.