С Сумбатовыми жила сестра Александра Ивановича, Екатерина Ивановна, милая, кроткая женщина с правильным, уже увядшим лицом, и ее дочь, племянница Александра Ивановича, Мария Александровна Богуславская, Муся, прелестная девушка, умная, образованная. Александр Иванович любил ее, как дочь, и для нее собирал у себя дома молодежь. Для нее и для этой молодежи… Он не раз говорил, что считает очень важным, чтобы артисты перестали себя чувствовать отщепенцами, париями в обществе, что надо изживать остатки черт Шмаги, Робинзона и Незнамова. Постоянными гостями Южиных были Гоголева, Аксенов, Рыжов, Бриллиантов, Ладомирская, Сашин-Никольский. Знаю со слов товарищей, что в гостях у племянницы Южина бывало непринужденно, весело, танцевали, пели, музицировали; «первым парнем» там был Всеволод Аксенов, игравший на рояле, декламировавший свои и чужие стихи, красивый, изящный.
У Сумбатовых мы встречались с Кони, с Теляковским, с Сакулиным, с другом юности Александра Ивановича Евгением Васильевичем Канделаки и его племянником, наркомом просвещения Грузии Давидом Владимировичем Канделаки. Неизменно мы видели там доктора Напалкова, которого Южин даже поселил в своей квартире.
Я ходила по комнатам Южина, как по залам театрального музея: на фотографиях — Дузе, Сара Бернар, Режан, Эмма Грамматика, Тина ди Лоренцо, Росси, Сальвини, Барнай, Поссарт… Кого там только не было! И все с надписями — по-французски, по-немецки, по-итальянски… А снимки русских актеров: Савина, Федотова, Садовская, Рыбаков, Правдин… А лавровые венки и ленты, поднесенные самому Южину! Александр Иванович много и успешно гастролировал и в крупнейших русских городах и за рубежом — в Чехии, на Балканах… Эта коллекция сделала бы честь любому театральному музею. Во всей большой квартире Южиных ни одной картины, ни одной гравюры, даже рисунка — стены обильно украшены коврами и фотографиями. Меня это удивляло, и я как-то спросила Южина об этом.
— Я не люблю живописи. Совсем не люблю, — сказал Александр Иванович и, заметив мое недоумение, улыбаясь, развел руками. — Вот, представьте себе: не люблю, не признаю и не стыжусь этого.
Меня это настолько удивило, что позднее я поделилась своим недоумением с Анатолием Васильевичем. Он усмехнулся:
— У всякого барона своя фантазия. У князя, очевидно, тоже. Можно поверить, что кто-то не понимает, не ценит живописи. Ну, как бывают люди, лишенные музыкального слуха и не ценящие музыки. Но Южин сделал из этого непризнания своего рода кредо — он принципиально, страстно отрицает значение живописи, особенно место художника в театре. Мне кажется, что у него эта черта появилась в противовес чрезмерному увлечению живописью, искусством декоратора, которое царило, когда во главе императорских театров стоял Теляковский. Александр Иванович отводит декоратору чисто служебное место, самую скромную роль в создании спектакля. Тут его не переубедишь. Как видишь, он в добрых отношениях с Теляковским и просил меня помочь: издать его воспоминания, но о роли декоратора они спорили и спорят до сих пор. Южин нехотя согласился, чтобы Константина Федоровича Юона привлекли к работе в Малом театре, согласился скрепя сердце, хотя находился с Юоном в наилучших отношениях.
В предыдущем сезоне 1922/23 года Н. О. Волконский поставил в Малом театре «Недоросля». Спектакль имел большой успех; Луначарский сказал об этом Южину, подчеркнув значение декоратора, тот поморщился:
— Успех имел сам Фонвизин и актеры — Массалитинова, Головин, Васенин, — а публика, уходя из театра, начисто забыла, какие задники нарисовал художник.
Однажды он взял с камина чудесную фотографию Элеоноры Дузе: великая актриса была снята полулежащей в шезлонге, закутанная в пушистый мех; лицо ее приковывало внимание лучистыми, глубокими глазами, грустным, даже трагическим выражением рта, усталым поворотом головы.
— Вот — Элеонора Дузе, редкий снимок. Такой я видел ее на сцене, ведь она никогда не гримировалась, такой встречал в обществе, где она изредка показывалась. Эта карточка будит у меня ряд воспоминаний о большой трагической актрисе… Вообразите, что вместо этой фотографии у меня был бы портрет Дузе, написанный кубистом, дадаистом или… как они там еще называются. Страшно себе представить! Фотография фиксирует куски жизни; я считаю, что в нашей профессии очень важно запечатлеть такие преходящие явления, как внешний облик актера в его репертуаре. Вот, взгляните: Турчанинова — Керубино, вот Яблочкина — соблазнительница Василиса Мелентьева, вот несравненная Федотова в этой же роли. Сколько образов, сколько впечатлений они воскрешают… А живопись… в ней нет основного — объективности…