— Ха, твои волосы гораздо лучше, — сказал он. И отвернулся. Наверное, чтобы посмотреть на одну из сторожевых башен в стене главного двора. Тем более что щеки его пылали.
— Ты и правда так думаешь? — засмеялась Эфсеба. — А по-моему это не волосы, а сплошное мучение. А вот у принцессы Мириамель есть специальная леди, которая ее причесывает. Сарра — ты ее знаешь, такая светловолосая — так вот Сарра знает ее. И Сарра сказала, что эта леди сказала ей, что принцесса иногда очень грустит и хочет вернуться обратно в Меремунд, где она выросла.
Поскольку Саймон в это время был очень занят рассматриванием шеи Эфсебы, увитой прядками кудрявых коричневых волос, выбившихся из-под шапочки, его ответ был более чем лаконичен:
— М-м-м, — сказал он.
— Рассказать тебе что-нибудь еще? — спросила Эфсеба, оторвавшись, наконец, от созерцания башни. — Куда это ты уставился? — сердито воскликнула она, хотя глаза ее оставались веселыми. — Перестань сейчас же, я же сказала тебе, что это не волосы, а сплошное воронье гнездо. Рассказать тебе еще что-нибудь про принцессу?
— Что?
— Ее отец хочет, чтобы она вышла замуж за графа Фенгбальда, а она не хочет, и король на нее ужасно сердится, и Фенгбальд грозится уехать из замка и вернуться в свой Фальшир. Хотя зачем он этого хочет, не знает никто. А Лофсун говорит, что он никогда этого не сделает, потому что ни у кого в этом графстве нет столько денег, сколько ему нужно, чтобы оплачивать его лошадей, и его одежду, и всякое такое…
— Кто такой Лофсун? — заинтересовался Саймон.
— Так, — Эфсеба казалась немного смущенной. — Это мой знакомый. Солдат. Он из отряда графа Брейугара. Но красивый.
Остаток эйдонтидского хлебца во рту превратился в безвкусный пепел.
— Солдат? — тихо проговорил он. — Это что… твой родственник?
Эфсеба хихикнула — и этот звук стал немного раздражать Саймона.
— Родственник! Вот еще! Милосердная Риаппа, конечно же нет! Родственник! Просто… слоняется вокруг меня… — И она снова хихикнула, и Саймону это понравилось еще меньше. — Может, ты его даже видел. Он страж в восточных бараках. Еще плечи такие широкие, ну, и борода.
Она нарисовала в воздухе фигуру человека, в тени которого можно было бы свободно расположить двух Саймонов.
Чувства Саймона вступили в противоречие с его разумным началом. И чувства победили.
— Солдаты… глупые, — пробормотал он.
— Ничего подобного, — заявила Эфсеба. — И не говори так, пожалуйста. Лофсун — хороший человек. И собирается на мне жениться!
— Что ж, вы будете славной парочкой, — фыркнул Саймон, но тут же ему стало стыдно. — Я надеюсь, вы будете счастливы, — тихо добавил он, мечтая, чтобы Эфсеба не заметила фальши, которую он так старался скрыть.
— А мы и будем, — сказала Эфсеба, поглядывая на стражников с длинными пиками на плечах, прохаживающихся по крепостной стене как раз над их головами.
— А когда-нибудь Лофсун станет сержантом, и у нас будет свой дом в Эрчестере. И мы будем счастливы, как… как только может быть. Уж во всяком случае счастливее, чем эта бедная принцесса.
Саймон ничего не сказал, он поднял большой круглый камень и изо всех сил запустил им в стену замка.
Доктор Моргенс шел по крепостной стене как раз в тот момент, когда Саймон и одна из молоденьких служанок проходили под ним. Он улыбнулся и молча пожелал Саймону удачи — мальчик явно нуждался в ней. Неуклюжая осанка и приступы застенчивости делали его скорее похожим на ребенка, чем на взрослого. Но он был высок и строен и обещал вскоре стать настоящим мужчиной. У Саймона был переходный возраст. И доктор, чей возраст никто в замке не мог угадать, тем не менее прекрасно помнил, что это такое.
Внезапно за его спиной раздался шум крыльев. Моргенс спокойно повернулся, как будто этот звук не был для него неожиданностью. Посторонний наблюдатель мог бы увидеть трепещущую серую тень, которая несколько мгновений висела в воздухе, а затем исчезла в просторных рукавах его одежды.
Руки доктора, только что пустые, теперь держали маленький сверток пергамента, завязанный тонкой голубой лентой. Он осторожно развернул его.
Послание было написано на наббанаи, но почерк непреложно свидетельствовал о руке риммера.
Моргенс!
Огни Стурмспейка зажжены. Из Танголдира я видел их дым девять дней и их пламя восемь ночей. Белые лисицы опять проснулись и пугают детей в темноте. Я также послал крылатые слова нашему самому маленькому другу, но сомневаюсь, что они застанут его врасплох. Кто-то стучится в опасные двери.