Вспоминались ему и странные яркие сны, невыносимо печальные, и смерть чего-то прекрасного. А в общем он чувствовал себя высушенным, хрупким и бессильным, словно осенний лист. Похоже было, что последние метры он полз, потому что колени и руки были ободраны, а одежда разорвана, но разум его все еще оставался затуманенным темнотой. Ничто не было до конца настоящим, похожим на кладбищенскую землю, на которой он сейчас лежал: тихий хозяйственный двор луны.
Сон поглаживал его затылок мягкими тяжелыми руками. Саймон боролся с ним, встав на колени и вяло тряхнув головой. Это место не годилось для сна.
Насколько он мог судить, преследователи не смогли пробиться через заваленную дверь доктора, но от этого не становилось легче. У его врагов были вооруженные стражники, лошади и приказ короля.
Дремота уступила место страху и ярости. Они отняли у него все: друга, дом, — но они никогда не получат его жизни и свободы. Саймон с трудом поднялся на ноги, опираясь на тяжелый камень надгробия, и вытер слезы изнеможения и страха.
Примерно в полулиге виднелась освещенная луной городская стена Эрчестера — каменный пояс, отделявший горожан от кладбища и внешнего мира. От городских ворот бежала лента Вальдхельмской дороги; справа от Саймона она тянулась на север, к горам, а налево убегала вдоль реки Имстрека, через земли фермеров ниже Свертских скал, мимо Фальшира на другой берег и прямо к степям востока.
В этих городах у большой дороги эркингарды в первую очередь будут искать беглеца. Кроме того, дорога проходила через долинные фермы Хасу Вейла, а там непросто найти убежище свернувшему с дороги страннику.
Повернувшись спиной к Эрчестеру и единственному дому, который он знал, Саймон побрел через кладбище к далеким холмам. Первые шаги его вызвали мучительную боль у основания черепа, но ни на нее, ни на боль душевную лучше было не обращать внимания, чтобы как можно дальше уйти до рассвета. Тревожиться о будущем можно будет, только найдя подходящее место, чтобы прилечь.
По мере того, как луна медленно двигалась по теплому небу к полуночи, шаги Саймона становились все тяжелее и тяжелее. Кладбище казалось бесконечным. Земля стала неровной, начинались холмы, а его окружали все те же надгробия, одни прямые, как собачьи клыки, другие склонившиеся друг к другу, словно перешептывающиеся старики. Он петлял по бесконечному лабиринту из обломков камней, снова и снова спотыкаясь на кочковатой земле. Каждый шаг был таким трудным, как будто он брел по колено в воде.
Шатаясь от усталости, юноша споткнулся и тяжело упал. Он попытался встать, но руки и ноги показались ему мешками, полными мокрого песка. Он прополз еще несколько локтей и уткнулся лбом в плечо заросшего травой холмика. Что-то впивалось в спину, и Саймон неуклюже перекатился на бок, но лучше не стало, потому что теперь мешал засунутый под пояс манускрипт доктора Моргенса. Ничего не видя полуслепыми от усталости глазами, юноша нащупал источник беспокойства.
Это был кусок ржавого металла, прикрепленный к полусгнившему и изъеденному червями дереву. Саймон попытался вытащить странный предмет, но он прочно сидел в земле. Может быть, остальная его часть, чем бы он ни был, была похоронена глубоко в теле холма, застывшего в лунном свете. Наконечник пики? Пряжка пояса или наколенник доспехов, владелец которых много веков назад отправился кормить траву, под которой лежит? Саймону представились лежащие в недрах земли тела, плоть, когда-то дышавшая бурной жизнью, а теперь объятая тьмой и тишиной.
Сон, наконец, одолел его и перенес на крышу церкви. Перед ним громоздился замок… но стены и башни его состояли из темной сырой земли, опутанной сетью белых корешков. Люди в замке спали тяжелым, беспокойным сном, потому что Саймон ходил по крыше над их постелями…
Теперь он шел — если только это не было сном — по берегу черной реки, слышен был плеск волн, но вода не отражала света и напоминала жидкую тень. Все было окутано непроницаемым туманом, и Саймон ничего не мог различить вокруг, кроме бесконечной мглы. Бесчисленные голоса переговаривались во мгле за его спиной, и журчание голосов сливалось в журчанием темной воды, то приближаясь, то отдаляясь, как ветер, завывающий в кронах деревьев.