— Фу-уф, — поздоровавшись с Сергеем и возвращая руку под китель, чтобы снова растирать грудь, произнес он и рассмеялся: — Удивительная глупость! Выхожу из дома, вижу: девочка-шпингалет прыгает на одной ножке. Не просто на месте, а направляется в школу с портфелем и не желает идти нормально, хохочет, скачет по грязи на одной ножке!.. Допрыгала до конца улицы, заворачивает за угол. Мне интересно — сколько ж она еще проскачет?!
Генерал любовался своею простотой, какую можно показать неподчиненному человеку, и Сергей был рад удачному началу, подавляя в себе желание сострить по поводу генеральских сантиментов.
Пожилой, кавказского типа человек, Адомян говорил без акцента, только слова, расставленные грамматически четко, произносил с особой ясностью, подчеркнуто правильно:
— Я бегом за ней, а она уже в конце второго квартала, и все на одной ножке!.. Кругом никого. Вот решил попробовать, как она. Ее способом. Прыгнул раз, два, а оно как закололо…
Сергей, улыбаясь, смотрел на Адомяна, этого не князя, нет, — бога, взнесенного над графиками строительства, над судьбами неисчислимых людей, и думал: где же он настоящий? Неужели и там и здесь?.. Порою Адомян поднимал урчащую телефонную трубку. Аппарат не трезвонил сполошенно, а, отрегулированный, журчал вкрадчиво, как зуммер. На провод попадали только отфильтрованные секретарем крупные командиры — главный инженер, начальник политотдела, хозяева строительных участков. Не снимая с лица благодушия, Адомян выслушивал говорящего и вежливо отвечал:
— Нет, нет. Разговоры о трудностях рассматривать не будем. Выполняйте.
Или прижимал трубку плечом к уху, чтоб руки были свободными, листал испещренные цифрами бумаги, долго, одно за другим давал чудовищные по сложности, немыслимые по срокам задания и — опять же очень вежливо — кончал перечень деликатным словом «прошу».
Генерал нравился Сергею, был в его представлениях эталоном мужества, действительно богом, поднятым в недосягаемую высь, одновременно находящимся в самом центре стройки, как ее стальной живой стержень. Всегда медлительный, чего не хватало Сергею, он не только все успевал, но перевыполнял вдесятеро, давал указания перевыполнять и слушал о перевыполнениях, не позволяя себе даже намека на поспешное слово или быстрый жест.
В огромную стеклянную стену, завешенную светлой шторой, в упор било утреннее солнце, вентилятор шевелил полотно на смуглой выпуклой груди генерала, которую он массировал, благодушно смеясь.
Минута, чтоб просить, была подходящей… Сергей много уж раз совался с челобитными. То требовались запчасти для колхозных машин, то на недельку экскаватор или бульдозер — и всегда Адомян давал туго. Нынешняя же челобитная вообще выходила за рамки… Но в Сергее все органичней приживалась «кулацкая» черта: желание большего, как можно большего для своего района, для своих переселенцев.
— Артем Суренович, — выдавил он, — для переноски лоз необходимо на десять дней семь насосов со шлангами, к ним семь движков и четырнадцать бензовозок…
Не давая Адомяну возразить, отрезать, он заговорил об уникальных донских виноградниках, существующих столетия, пополненных казаками атамана Платова, которые, возвратись из Франции после разгрома Бонапарта, привезли (хозяйственные ребята!) в седельных сумах лозы Шампани; говорил об искрометном цимлянском вине, которое воспевал сам Пушкин!..
Адомян не торопился. Отказать сразу, видимо, считал нетактичным: все же секретарь райкома перед ним. Он застегнул китель, сказал, что ему нужно на объекты. Заодно посмотрит. «Будто не знает, собака, что у него есть, чего нету, — думал Сергей, но зажимал самолюбие. — Ладно, переморгаю… Зато, может, выклянчу технику».
Они отправились вместе.
Сергею везло. Артема Суреновича ничто не раздражало на объектах, да и утро стояло такое яркое, детское, что обязано было расположить генерала к великодушию. Сергей заискивающе смотрел на его смуглое лицо, плотно-синее, несмотря на недавнее тщательное бритье, смотрел на белые интеллигентные руки с неестественно длинным выхоленным ногтем на мизинце левой (причуда генерала) и чувствовал, что хорошо, изумительно будет относиться к этому ногтю, если получит насосы и бензовозки. Он всегда, встречаясь с Адомяном, поглядывал на этот дамский, идущий длинным, узким желобком отполированный ноготь…
Припекало. Генеральский вороной «ЗИМ» притягивал лучи, стекла для сквозняка были спущены, солнце сияло так, что в его лучах не слепили искры автогена. Сюда, где не было ни метра непокалеченной земли, не зеленело ни единой травинки, насильно врывалась весна, и люди, в поколениях пахари — в прошлом все были пахари! — подчинялись зову весны, когда человек должен пахать, в поте трудиться, и люди с особым рвением трудились здесь, на этих, не деревенских, работах.